Юлия Бакирова - Убийственная реклама, или Тайна работодателя

Женщина рассмеялась, что-то ответила, но Толик не слушал, он думал: «Действительно, чего я жду, когда можно сходить и все узнать».

Он вышел из перехода и сразу ощутил, насколько затхлый там, под землей, воздух, впитавший в себя запах мочи, грязи, пота попрошаек. Он отметил, что у магазина сменили вывеску, повернулся к дороге — социальный баннер с наркоманкой сняли.

Анатолий вошел в подъезд. Знакомые стены, да и не стоило ожидать каких-либо изменений за столь короткое время. Он поднялся вверх, прошел мимо квартиры, служившей ему с Геной домом. Щербиной содранной краски зияло деревянное полотно, блестели новые замки. Прислушавшись, поняв, что никого в подъезде нет, парень подошел ближе к двери. «Ломали», — тронув безобразную дыру, подумал он и приложил ухо к двери. Внутри было тихо. Он напряг слух, но так ничего не разобрал. Тут до него донесся звук шагов. Кто-то вошел в подъезд.

Дизайнер, спускаясь вниз, узнал старушку с пятого этажа. «Вряд ли она помнит меня в лицо», — подумал он, обратившись к пенсионерке:

— Извините, здравствуйте! Можно задать вам один вопрос?

Она подняла на него глаза, от которых во все стороны отходили лучики морщин. Правый зрачок был белесо-голубым, а левый — ярко-синим.

— Я не тороплюсь, спрашивайте, — ответила она.

— В квартире на втором этаже жили молодые люди…

— Нет там молодых, в возрасте все. Я в этом доме уже почитай лет тридцать. Всех знаю…

— Они не долго жили, снимали квартиру, — пояснил Толя, опираясь рукой в обшарпанную стену с надписью под потолком: «Коля — казел, я его долбал».

— Аааа! У Гальки?! — всплеснула руками старуха, чуть не ударив дизайнера клюкой по колену.

— У Галины Ивановны, — кивнул дизайнер, подумав: «Какого я назвал имя хозяйки!»

— Жили у Гальки два наркомана. Один чуть дом не спалил, хорошо люди добрые милицию вызвали. Сирены гудели, до мигрени! Эмчээсовцы приезжали. Дверь ломали, пыль подняли во всем подъезде. Я сперва думала — бандиты, и кричу: «Милицию сейчас вызову!», а они смеются, окаянные, и кричат, что сами милиция…

— Что сталось с этими наркоманами?! — перебил Толя пожилую женщину и убрал руку, испачкавшуюся в побелке, в карман. Сверху кто-то спускался. Судя по быстрым скачущим шагам — мальчишка с третьего этажа, памятный дизайнеру своими полуночными играми на приставке с сильной громкостью.

— Одного не нашли, а второго, что костер в ванной запалил, увезли…

— Куда увезли? — посторонившись, пропуская рыжеволосого мальчугана, спросил парень. Малец обернулся, узнал его и быстрее припустил на улицу.

— В дурдом сдали, кажется. — Она замерла, задумавшись, уставилась в лицо Анатолия. — Точно, точно, в дурдом…

— Спасибо! Пока! — бросил Толя, огибая пенсионерку, решившую подробнее описать случившееся этому милому опрятному юноше.

Она что-то говорила ему вдогонку, но он не хотел больше ничего слышать. Голова наполнилась звоном: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Этот звук в долю секунды проходил от виска к виску, переворачивая нутро наизнанку. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — стучало до помутнения в глазах. Он выбежал на улицу. Почувствовал, как скрутило в животе. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — звенело, когда Толика, не успевшего скрыться во дворе за углом, вырвало прямо на стену, асфальт. Реплики прохожих его не волновали. Он хотел избавиться от: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Чья-то крепкая рука сгребла его за шиворот свитера. Он дернулся, вырвался и побежал вперед. Бежал долго, пока не оказался в каком-то пустынном месте, посреди тропинки, проходящей между двух металлических сетчатых заборов. Остановился, но лица прохожих, фонари, стены домов, магазины… продолжали мелькать перед глазами. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — стало громче. Он оперся на сетку забора и попытался еще раз вырвать. Толя хотел, чтобы с остатками переваренной обеденной пиццы из его тела убралось: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Казалось, желудок поднялся до горла, но ничего, кроме воздуха, не вышло. Перспектива стала зыбкой, искривленной. Его качнуло. Ударом в спину завалило на забор. Ноги поползли назад, будто их кто-то тянул. Толя упал лицом на сетку. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — гремело в голове. Он, обдирая кожу о металл, сполз к земле. Лег на живот. Кто-то пнул его по щиколотке, крикнув:

— Наркоманы чертовы, дорогу освободи! А еще одет хорошо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо…

«Динь-динь» сменилось на шипящее, шероховатое, шарообразное, непослушное «Шо-шо-шо-шо». Этот звук окутал дизайнера, убаюкал его, увлекая в черноту.