Владимир Войнович - Сказка о глупом Галилее (сборник)

Сюда регулярно чужая жена
Приходит одна и стоит дотемна.
Платком отирает от пыли гранит,
Цветы поливает и землю рыхлит.
А жалкий убийца, рогатый урод,
Железо решетки уныло грызет.
Жена передачи не носит в тюрьму,
И это, конечно, обидно ему.

Обидно, что не израсходовал он
Второй, для нее припасенный патрон.
Привычка тогда подвела подлеца
Нигде ни за что не платить до конца.
И с мыслью простою он не был знаком,
О том, что любовь не удержишь замком.
Постылая участь досталась ему
За то, что не знал он цены ничему.

Лежу я в земле, но жестокий урок
Мне вряд ли пошел бы когда-нибудь впрок,
И если бы только я снова воскрес,
Я б тот же к тебе проявил интерес,
Готовый опять за любовную страсть
От пули ревнивца упасть и пропасть,
Поскольку и миг обладанья тобой
Достоин цены и расплаты любой.

Я никого не трогал,
Лишь повести кропал.
Но с отчего порога
Был изгнан и попал
За дальние пределы,
На чуждые пиры.
Но где-то конь мой белый
Гуляет до поры.
Живу себе приватно
В селении Штокдорф,
А хочется обратно
Хотя бы в Шатурторф.
Обратно не пускают —
Граница на замке,
Но призрачно мерцает
Надежда вдалеке.
Когда-нибудь родная
Страна простит меня,
Тогда и оседлаю
Я белого коня.
На свой прощальный вечер
Я созову друзей.
Скажу ариведерчи
И ауфвидерзейн.
И в путь по всей Европе
Отправлюсь налегке,
Откроется мне в Чопе
Граница на замке,
А там уж под ногами
Родимая земля
Усыпана цветами
До самого Кремля.
И Спасские открыты
Ворота, словно встарь.
В палате Грановитой
Я буду жить, как царь.
Продам седло и лошадь,
Велосипед куплю,
Перо свое заброшу,
Талант свой утоплю.
Что написал, зарою
Поглубже где-нибудь.
За то звезду Героя
Повесят мне на грудь.
И лично Окуджава,
Мой подвиг оценя,
От имени Державы
Будет песни петь,
Играя на коленях у меня.

Воспоминаний полая вода
Сошла и ломкий берег полустерла…
Нальем в стаканы виски безо льда,
Ополоснем сухую полость горла.
И обожжем полуоткрытый рот
И помянем, мой друг и собутыльник,
Давнишний год, метро «Аэропорт»,
Шестой этаж и белый холодильник,
Который так заманчиво журчал
И, как Сезам, порою открывался,
И открывал нам то, что заключал
В холодных недрах своего пространства.
Пусть будет он во все века воспет
За то, что в повседневности враждебной
Он был для нас как верный терапевт
С простым запасом жидкости целебной.
Была его сильна над нами власть,
Была его к нам бесконечна милость…
К нему, к нему душа твоя влеклась,
Да и моя к нему же волочилась.
А на дворе стоял густой застой,
И серый снег топтал топтун ущербный,
А нас на кухне ждал накрытый стол
И холодильник открывался щедрый.

ЧУДО

Мятежный член художника Да Винчи
Летал над потрясенною Европой,
То к звездам поднимался горделиво,
То опускался ниже облаков.
Случилось это вроде в понедельник,
Или во вторник, или… врать не буду…
Короче, был обычный будний день.
Обычный день, привычная работа,
На рынках шла небойкая торговля
И в магазинах что-то продавалось,
Толпились покупатели у касс.
Ученики за партами сидели,
Водители сидели за штурвалом,
В мартенах сталь варили сталевары,
И повара в котлах варили суп.
По всем дорогам ехали кареты,
Возы с поклажей и автомобили,
Шли железнодорожные составы,
И по морям спешили корабли.
Цвели цветы, росли хлеба и дыни,
И овощи, и фрукты поспевали,
И с криком гомо сапиенс рождался,
Другой со стоном тихим отходил.
Обычный день, но вдруг воскликнул кто-то:
«Летит!». И стал указывать на небо,
Ему никто сначала не поверил,
Но после все увидели: летит!
Повысыпали люди на балконы,
На площади, на улицы, и вскоре
Остановилось всякое движенье
И наступила дикая жара.
Все головы свои позадирали,
К глазам несли бинокли и лорнеты,
И объективы кинофотокамер
Нацелились тотчас же на предмет.
Все астрономы и домохозяйки,
Купцы, шоферы, праздные зеваки
В пустое небо пялили глаза.
Два мужика в траттории открытой
Провозглашали тосты за Да Винчи,
За член его и об заклад побились,
Мол, упадет он иль не упадет.
Торговки рыбой громко хохотали,
А девушки притупливали глазки,
Но все ж порою взглядывали в небо
И прыскали стыдливо в кулачок.
Монахини испуганно крестились
И предрекали светопреставленье,
И говорили, это не к добру.
Когда обыкновенная комета
Появится на небе, это худо,
Но это не комета… Это, это…
Кошмар и ужас, Господи, прости.
И педагоги были в затрудненье,
Как детям объяснить явленье это,
Родители и вовсе растерялись,
Вдруг дети разберутся, что к чему.
А дети впрямь все мигом раскусили.
Был мальчик там по имени Джованни
Иль, может быть, Джузеппе, я не помню,
А помню только, что, взглянув на небо,
У мамы он испуганно спросил:
«Ой, мама, это что еще такое?
Что за предмет такой продолговатый
Над головами нашими летит?»
Конечно, мама несколько смутилась,
Попробовала даже отшутиться,
Потом нашлась: мол, это дирижабль.
Но мальчик был неглупый очень мальчик,
Он в тот предмет попристальней вгляделся.
«Да что ты, мама, это же пиписька,
Ты посмотри, пиписька, – он сказал. —
Такую же у дяди Леонардо
Я видел в бане прошлую субботу,
Точь-в-точь такую, правду говорю».
Прохожий посмотрел на мальчугана,
И дал ему конфету и мамаше:
«Какой ваш мальчик умница», – сказал.
А член летал над сушей и морями,
Пересекал различные границы
И, наконец, приблизился к границе,
Которая обычно на замке.
Его тотчас заметили радары,
Была внизу объявлена тревога,
И прозвучали нужные команды,
И поднялось дежурное звено.
Майор, Герой Советского Союза,
Повел звено вперед по восходящей
На встречу с неопознанным предметом,
Навстречу неизвестности самой.
Звено неслось, оно сближалось с целью
И посылало радиосигналы:
«Снижайтесь плавно и гасите скорость
И идентифицируйте себя!»
Но цель на то никак не отвечала,
Лишь наслаждалась волей и полетом,
То к звездам поднималась горделиво,
То опускалась ниже облаков.
Тогда Герой Советского Союза
На эту цель ужасно рассердился,
Отдал приказ готовиться к атаке,
Отдал приказ атаку начинать.
Четыре перехватчика летели,
А в них четыре летчика сидели,
Четыре пальца точно по команде
Решительно нажали кнопки «ПУСК».
Четыре замечательных ракеты
Четыре цели точно поразили,
Четыре перехватчика при этом
Буквально разломились на куски.
Три летчика немедленно погибли,
И лишь Герой Советского Союза
Живым покинул сбитый самолет.
Майор на парашюте опускался,
А рядом член Да Винчи опускался,
Кружил вокруг, жужжал и корчил рожи
(Коли о члене можно так сказать).
Майор, Герой Советского Союза,
Был вне себя и дико матерился,
И даже плакал от бессильной злобы,
Но что он мог поделать? Ничего.
А враг над ним глумился откровенно,
Парил, кружил, снижался, поднимался
И вдруг пропал неведомо куда.
С тех пор его, насколько мне известно,
Никто нигде ни разу не встречал.
Идут года. Прошли десятилетья.
Майор в отставку вышел генералом
И генералом был положен в гроб.
Давно уж нет и тех торговок рыбой,
И девушек смешливых, и монашек.
А мальчик тот Джованни иль Джузеппе,
Представьте, жив еще и полон сил.
Он стал вполне солидным человеком,
Благополучным, с неплохим доходом,
Весьма примерным мужем и отцом.
Он трубку курит, он гуляет с тростью,
Он думает о печени и почках,
О пользе равномерного питанья
И о вреде безмерного питья.
Пустым мечтаньям он не предается
И в небо глаз не пялит понапрасну,
Теперь его ничем не удивишь.
Года идут, и славная легенда
О чуде, как-то явленном народу,
С годами затухает постепенно,
Стирается из памяти людской.
Но все же есть, есть люди, для которых
Легенда эта вовсе не легенда,
Есть чудаки, романтики, безумцы,
Которые, рассудку вопреки,
Упрямо верят, что наступит время,
Могучий член художника Да Винчи
Вернется к нам, поднимется к зениту,
Разгонит облака, развеет мрак.
Все озарится сказочным сияньем,
Вся наша жизнь тогда преобразится,
Она в чудесный превратится праздник
И никогда не кончится при том.