Сергей Алексеев - Чудские копи

Другая же мысль, на уровне прозрения или творческой фантазии, была вообще трагичной: Глеб Николаевич ушел ночью от костра и повесился на дереве. Или его повесили конкуренты...

Он с опаской походил вдоль леска, задрав голову, и вдруг с назревающим ужасом увидел сквозь густые ветви очертания висящего тела.

И из него на землю изливалась вызывающая мелодия: должно быть, телефон был в кармане...

Шутов сел на камень, спиной к повешенному, и ощутил, как вздыбились волосы на голове.

«Вот все и кончилось, – обреченно подумал он. – Неожиданный поворот, не придумать...»

А полет творческой мысли в тот же миг потянул сюжетную цепочку и разум озарился – здорово! Можно написать роман, все само плывет в руки, а точнее – падает с неба вместе с телефонным звоном: известный, преуспевающий бизнесмен вдруг кончает жизнь самоубийством, причем символично, на горе Зеленой, которую покорил! Нет, даже не на Зеленой, а на Кургане, о котором мечтал. Взошел и там повесился, на кресте...

С этого можно начать целый психологический блокбастер! Провести героя от рождения в простой горняцкой семье до добровольной кончины. Наверное, он не выдержал испытания деньгами, успехом, пресыщением и роскошью, ибо душа-то у него была нормальная, шахтерская, в какой-то степени страдальческая. И смерть он принял на кресте...

Вначале его насторожил странный звук, сопутствующий звону, словно не из кармана звонит телефон, а из некого гулкого колодца.

Он завернул голову насколько возможно и отчегото ног висельника не узрел, хотя минуту назад явственно их видел. И даже отметил деталь – один носок спущен, из штанины торчит синяя лодыжка, спортивные туфли испачканы зеленой травой...

Сейчас же на угнетенной ветрами пихте, словно елочная игрушка, висела гитара Алана, и звонок телефона исходил из круглого отверстия под струнами. И высоко! Метра четыре от земли...

Залезть на корявое дерево было можно при желании, однако вершинка была тонкая и еще тоньше отросток, за которую зацепился гриф, – вес человека ни за что не выдержит. Как и повесили-то?.. Между тем мобильник продолжал названивать, и это побудило к действию. Шутов потряс пихту одной рукой, другой же норовя поймать гитару, но уродливый ствол не раскачивался. Тогда он достал толстый сук и с силой потянул вниз, налегая всем телом. Вершина слегка накренилась, и этого хватило, чтоб инструмент сорвался с отростка и с дребезжащим гулким стуком упал на мшистую землю. Вытряхнуть телефон сразу не удалось, может, оттого, что спешил, ибо казалось, сейчас прервется звон и вместе с ним прервется некая связь с реальным миром.

Реальность отозвалась голосом специального помощника Лешукова.

– Глеб Николаевич! Ну наконец-то!.. С вами все в порядке?

– Его нет, – односложно и хрипло отозвался Шутов.

– Это кто? – после паузы с подозрительной настороженностью спросила трубка. – Кто со мной говорит?

– Вениамин Шутов с вами говорит!

У них с чекистом были очень сложные отношения, поскольку контрразведчик когда-то преследовал инакомыслие, а писатель всегда был диссидентом, по крайней мере, сам так считал.

– Где Глеб Николаевич? – строго спросил Лешуков.

– Не знаю! Я нашел его телефон в гитаре.

– В какой гитаре?!

– Которая висела на дереве.

– Надрался, что ли, Шутов? – Дипломатичный спецпомощник в отношениях с писателем допускал грубости. – Ты что мелешь?!

– А пошел бы ты!..

Шутов выразился определенно и отключил связь, однако самому стало тревожно. Он обошел чахлый лесок, сунулся в одну сторону, в другую: на горе было полное безмолвие, снизу поднимался туман и заволакивал восходящее солнце. Прихватив гитару, торопливой, сбивчивой походкой он вернулся к костру, где официант хладнокровно собирал одеяла и пенопластовые подстилки.

– Где Балащук? – Писателя уже слегка потряхивало.

– Нам запрещено следить за клиентами, – отозвался тот.

В это время включился подъемник, и вместе с шелестом троса и движением кресел гора Зеленая слегка оживилась.

– Где этот?.. С гитарой был, Алан?

– Он попросил веревку и ушел, – был ответ.

– Зачем... веревку?

Официант явно не хотел с ним разговаривать.

– Нам запрещено спрашивать.

– Куда хоть ушел? – Его спокойствие приводило в бешенство. – В какую сторону?

Тот махнул рукой на вершину Мустага.

– В гору.

– А мыла он у тебя не попросил? – Писатель встряхнул официанта, отчего тот выронил одеяло.

В глазах же было откровенное презрение, которое не могли даже скрыть чуть приспущенные по-женски веки.