М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

- Вы уж простите их, Алина Борисовна, - говорил Тофик, прижимая руку в перстнях к дорогому пиджаку подле оранжевого галстука с лиловыми подковками.

- Ах, ну о чем вы говорите, Тофик Мухаммедович. У самой сантехники работали, знаю, что за люди.

- Пролетарии, что с них взять. Дикари.

- Пожалеть их надо.

- Да вот пожалел дураков, а они народ пугают.

- Ну ничего.

- Ужасно неловко.

- Право, ерунда. Расскажу Ивану Михайловичу, он посмеется.

Дагестанские рабочие подхватили тяжелый сверток и унесли вверх по лестнице. На прощание же один из них подмигнул Марианне Карловне, и та степенно кивнула в ответ.

Сцена эта взволновала Соломона Моисеевича.

- Значит, там все же не оружие было? - спрашивал он Марианну Карловну тревожно, и чай плескался в его дрожащей чашке. А то я уж испугался. Как, прямо в городе? Невозможно. С чего же вы решили, что это гранатомет?

- А что ж еще? Но для боев в городе гранатомет неудобен. Зря везли. Разве что бить вдоль улицы по баррикаде. Или для покушения.

- Что вы, Марианна Карловна!

- В уличных боях хорош обрез, но лучше всего бить ножом.

- Ножом?

- Да, ножом, - глаза Марианны Карловны, глаза, что умели глядеть длинным немигающим взглядом, остановились на Рихтере, и тому стало не по себе, вот так, - и тощей рукой она сделала стремительное и страшное движение.

Совершенно больного и подавленного забрал Татарников своего друга из гостей.

- А что? - так прокомментировал Татарников рассказ Рихтера, - с них станется. Левкоев, говорите. Уж не мой ли это родственник? Этот вполне может. Не то что гранатомет, он, пожалуй, и танк в ванной поставит и из окна начнет шарашить по прохожим. Запросто. Лишь бы доход давало. Такая вот у меня родня. Прошу любить и жаловать.

- Как это - ваш родственник?

- Да я же вас знакомил.

- Не может быть, - и Рихтер моргал близорукими глазами, - откуда же у вас, Сергей, такой странный родственник? Не понимаю.

- Откуда, откуда. Муж Зоюшки, - свирепел Татарников.

- Муж вашей жены? - Соломон Моисеевич оцепенел. - Как это?

- Ну да! да! - завизжал Татарников, и, перестав поддерживать Соломона Моисеевича под локоть, потряс руками в воздухе, - да! Первый муж моей второй жены! Не угодно ли! Что здесь неясного? Что вы дурака тут валяете, Соломон? Он вам нравиться должен - чеченец, повстанец, бандит! - и Татарников страстно жестикулировал, напоминая персонажа итальянского театра масок

Запутанная история московских семей (кто на ком женился, кто с кем развелся и почему они все - родня, а друг друга терпеть не могут) как нельзя лучше иллюстрирует положение дел на испанском фронте тридцатых годов. На первый взгляд все предельно ясно: мятежники-фашисты атакуют, красное правительство обороняется, добровольцы приезжают, чтобы биться за свободу, - мало столь ясных эпизодов в мировой истории. А на деле все так же запутано, как в истории Левкоевых-Татарниковых.

Испания времен гражданской войны тем и замечательна, что здесь в последний раз авангард и революция собирались быть заодно; на миг им самим (да и изумленному миру) померещилось, что идеалы революции и идеология авангарда совпадают, что вот она грядет, подлинная победа, - и в этом месте и в это время они расстались навсегда. Нет и не будет в истории более непримиримых врагов.

Никто не хотел революции в Испании - и прежде всего не хотели этого авангардисты.

Авангардисты-фашисты (франкисты, итальянские батальоны дуче, германские легионеры) никак не допускали отождествления авангардистских идей с Испанией. Но этого не хотели не только они - внятные враги. Этого не хотел никто, друзья-авангардисты прежде всего. Революция в Испании, приходу которой должны были так сострадать большевики, вышла нежеланным и уродливым ребенком. Словно приблудная кошка в кухне - взяла и окотилась, и общим семейным собранием решено было никчемных котят утопить. А котята (т. е. испанские революционеры), пребывая в иллюзии, что взоры благожелательной семьи устремлены на них, что все им сочувствуют, самозабвенно выкрикивали свое бессмысленное «no passaran» и раздавали в окопах старые ржавые винтовки. Но бравый их лозунг имел отношение разве что - и прежде всего - к ним самим. Это именно они никуда не прошли, а не прошли именно потому, что их никто в цивилизованный мир и не собирался приглашать. Кому они, к чертовой матери, были потребны? Пора было заниматься государственным строительством - да, авангардным, да, прогрессивным, - но только при чем здесь революция? Российский политический авангард уже давно распрощался с идеей революции, немецкий политический авангард свою революцию благополучно придушил, а те недобитые революционеры ленинского призыва, что еще коптили небо в советской России да в Коминтерне, те просто ждали своего часа, чтобы отправиться по этапу. Время революции миновало - миновало стремительно, и только крестьянская Испания этого не заметила, только каталонским рабочим да баскским крестьянам мерещилось, что вот впрямь одно вытекает из другого: из полотен Пикассо - происходит Декрет о земле, а из стихов Маяковского - возникает интернационал рабочих.