М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

- Какой цинизм!

- Никакого цинизма, просто любопытно. Вот собрались в тайном притоне, карту на столе разложили. Посоветовались и решили: ударим до начала рабочего дня, а то еще убьем слишком много народа. Так получается?

- Если хотите знать мое личное мнение, - сказал Шухман, - у выродков нет логики.

- Идиоты они, что ли?

- Если хотите знать мое личное мнение, - да, идиоты.

- Все арабы - идиоты, или только некоторые?

- Никто не утверждает, что все арабы - идиоты. И у них существовали достижения в прошлом.

- Путаница получается, - сказал Махно, - если только эти ребята - идиоты, то нация за них не отвечает, и бомбить их страны не надо. Если все арабы поголовно - идиоты, тогда надо кончать с ними. А если никто не идиот - тогда почему такой глупый план?

- Не такой глупый, - сказал Власов, - результаты есть.

- Вот я и говорю: есть результат! У Америки появилось право всех бомбить. И вот на что ответьте: если до начала войны террористы взрывали дома, почему они ничего не делают теперь?

- Не понимаю тебя.

- Вот, смотри, я - террорист, - Махно примерил на себя несимпатичную маску, - и хочу взорвать людей. Войны с этими людьми нет, просто они мне не нравятся, потому что капиталисты. Не нравятся они мне! Ну, надоело смотреть на эти рожи! Законы всякие, то, се! Надоело! Ладно, взорвал. Но потом война началась, и эти капиталисты убили моих друзей, разбомбили города, порушили дома, прикончили детей. Они мне после этого больше стали нравиться - или меньше? Поводов для диверсий сегодня стало больше, чем раньше. Самое время небоскребы взрывать! Что же они сидят без дела?

- Цивилизация начеку, - сказал Шухман строго.

- Подумаешь! - сказал Махно, - если я захочу взорвать что-нибудь, меня не остановят! Взорву! Нагружу моторную лодку динамитом, разгонюсь - и в Статую Свободы врежусь! - и Махно засмеялся; таким же беспечным смехом смеялся его легендарный дед в Гуляй поле, разряжая маузер в атамана Григорьева, - и взлетит Свобода под небеса!

- Не следует, - Бердяефф сдвинул кустики бровей, совсем как его великий дед, осуждавший произвол и насилие, - не следует покушаться на символ Свободы!

- Пожалуйста! Обмотаюсь гранатами, пойду в Музей Гугенхайма, потяну кольцо - от ихней культуры ни черта не останется!

Гузкин краем уха ловил разговор друзей, мысли унесли его на недавний вернисаж, где впервые за время его отношений с Барбарой фон Майзель, Клавдией де Портебаль и Сарой Малатеста, все три дамы встретились. Грише было о чем подумать, и проблема террористов его не особенно волновала. Фразу о конце Европы и перемещении цивилизации в Америку он сказал лишь потому, что мысль эта определяла его собственную стратегию. Пришла пора решений, и, как бы трудно ни давались эти решения, Гузкин был готов к их выполнению. Что ж, многим великим было непросто: Шагал тоже настрадался в России, пока не нашел в себе мужество отряхнуть ее прах со своих ног. Да, что ни говори, а последовательность поступков иногда сулит бытовые неприятности. Модильяни, тот вообще, кажется, голодал. Впрочем, поправил себя Гузкин, теперь художники не голодают. Проблема в другом, проблема в правильном позиционировании. Гузкин размышлял о непростой комбинации, которая сложилась в его личной жизни, и невнимательно следил за репликами друзей. Другие заботы, непомерно более важные, нежели взрыв небоскребов, поглощали его внимание. Однако слова «музей Гугенхайма» достигли его слуха.

- Попрошу тебя, - сказал он Эжену Махно, - даже в шутку не говорить такого. Взрыв Музея Соломона Гугенхайма - самое большое несчастье, какое может случиться.

- Подумаешь! - сказал грубый Махно, - Если взорвут музей - позови меня, я полоски и кружочки за два дня нарисую - лучше прежних.

- Не надо так шутить, - строго сказал Гузкин.

- Это не трогай, то не трогай! Непросто быть террористом, я вам скажу! Извольте - я еще план придумаю! Можно взять бруски золота, выдолбить изнутри, начинить пластитом, и положить в сейф Чейз Манхеттен Банка. Каково? Принесу на хранение в банк - все солидно. Нипочем не догадаются! А потом выхожу из банка, нажимаю кнопку, и весь банк - к чертовой матери!

- Где ты столько золота возьмешь? - спросил Власов заинтересованно.

- Не важно.

- Это как раз самое важное. Если у тебя столько золота будет, ты банк взрывать не станешь. Передумаешь.

- Вот самая большая беда, - сказал Махно, - вот в чем проблема. Купили нас, купили, - и он махнул рукой, объединяя в одно - и бар отеля Лютеция, и услужливых официантов, и капиталистический режим.