Фрэнк Абигнейл - Поймай меня, если сможешь

В общем, откровенно мерзкое пойло.

К счастью для Франции, изрядную часть лангедокских вин поглощают виноградари, виноделы, виноторговцы и огромное большинство населения провинции. Экспортирует Франция лишь свои великолепные вина с виноградников Бургундии, Бордо и Шампани, справедливо славящиеся своим прекрасным качеством.

В Монпелье я узнал о виноградарстве всё. И первым делом, — что не стоит даже пробовать vins du pays, вина местного разлива.

Вероятно, во всём городе спиртного не потреблял один я. Впрочем, в Монпелье я приехал не ради вина, а ради убежища. Постоянного, как я надеялся. Я взошёл на пик преступной карьеры, и вид оттуда открылся отнюдь не захватывающий дух. Теперь мне хотелось спуститься в долину честности, чтобы спрятаться в какой-нибудь низинке.

Монпелье я миновал, когда ехал на автомобиле из Марселя в Барселону во время одной из первых европейских вылазок с липовыми чеками. За городом я остановил машину под раскидистой оливой, устроив себе пикник из сыра, хлеба, колбасы и молока, купленных в городе. Поблизости сборщики винограда суетились в обширном винограднике, как муравьи, а вдали блистали на солнце укутанные вечными снегами вершины Пиренеев. Я ощутил уют и покой, чуть ли не счастье, — будто вернулся на родину.

В каком-то смысле так оно и было. Моя мать родом как раз из этого уголка южной Франции. Здесь она родилась, и после её замужества с моим отцом и вспышки партизанской войны в Алжире её родители вернулись сюда вместе с остальными своими детьми. Мои дед и бабка по материнской линии, несколько дядьёв и тёток и выводок кузенов и кузин до сих пор жили в часе езды от той оливы, и я не без труда подавил вспыхнувшее в душе желание свернуть с дороги, чтобы навестить родню матери. И покатил в Испанию.

Но так и не забыл ту восхитительно безмятежную интерлюдию под Монпелье. И в двадцать лет ощутив приближение старости, решив расстаться с образом жизни фиктивного человека, торгующего мыльными пузырями оптом и в розницу, убежищем своим избрал Монпелье. Я был не в восторге от того, что возвращаться туда придётся под очередной маской, но большого выбора у меня не было.

Во многих отношениях Монпелье подходил для моих целей идеально. Город, расположенный слишком далеко от Средиземного моря, чтобы заманить поклонников Ривьеры, туристов не привлекает, но находится достаточно близко от побережья, чтобы добраться до моря после короткой поездки, если вздумается искупаться.

Он достаточно велик (в то время — 80 тысяч жителей), чтобы американец, осевший там надолго, не привлекал излишнего внимания, но слишком мал, чтобы обзавестись крупным аэропортом или заинтересовать крупные гостиничные сети. В Монпелье не было ни «Хилтонов», ни «Шератонов», а его крохотное лётное поле принимало только легкие самолёты. Отсутствие авиасообщения и шикарных отелей было мне на руку: очень мала вероятность встретить пилота, стюардессу или сотрудника отеля, которые могли бы меня узнать.

В Монпелье я представился Робертом Монхо, преуспевающим писателем и киносценаристом из Лос-Анджелеса; «преуспевающим» — чтобы объяснить солидный счёт, открытый мной в одном из местных банков. А ведь я положил на депозит далеко не все деньги, которые прихватил в Монпелье, иначе не миновать бы мне любопытства по поводу истинных источников моих доходов. При себе я оставил втрое больше, сплошь наличными, припрятанными в моём багаже. Действительно, жители Монпелье любопытством не отличались. Когда я принялся утверждаться в качестве прижившегося у них эмигранта, вопросы мне задавали лишь необходимые и ни к чему не обязывающие.

Я купил небольшой коттедж — прелестный уютный домик с тесным задним двориком, обрамлённым высоким дощатым забором, где предыдущий владелец разбил миниатюрный сад. При выборе подходящей мебели и декора ей под стать владелец магазина, где я покупал мебель, позволил мне воспользоваться услугами его жены — опытного дизайнера по интерьерам. Одну комнату я отдал под кабинет и библиотеку, чем подчеркнул свой образ писателя, занятого исследованиями и литературным творчеством.

Купил Рено — одну из самых удобных моделей, специально не шикарную, чтобы не привлекать лишнего внимания. Не прошло и двух недель, как я почувствовал себя в новом окружении совсем своим, как дома — в полной безопасности и покое.

И если Бог обделил средиземноморский Лангедок хорошим виноградом, то покрыл изъян добрыми людьми. По большей части это были крепкие, дружелюбные, любезные и общительные люди, не скупившиеся на улыбки и на помощь. Домохозяйки, жившие по соседству, то и дело стучались в мою дверь с угощением в виде кондитерских изделий, свежеиспечённого хлеба или полного комплекта обеденных блюд. Больше всех я полюбил своего ближайшего соседа Армана Перигё — рослого, мосластого семидесятипятилетнего старика, всё ещё работавшего на винограднике бригадиром и добиравшегося на работу и с работы на велосипеде.