Алекс Тарн - Протоколы Сионских Мудрецов

«Суки! Суки! Как можно верить арабу? Арабский друг хуже двух гадюк… И вы тоже с Яковом хороши… могли бы уж объяснить ему, что почем, вместо того, чтобы шашлыки жрать на халяву. Что он понимает в нашем дерьме — немец…»

Шломо заплакал. На счастье, Менахем не мог видеть его лицо в темноте кабины. Минут через пять, на подъезде к Халамишу, Шломо приоткрыл окно, и ветер высушил слезы.

Перед Умм Цафой шоссе было перекрыто. Менахем коротко переговорил с командиром блок-поста, их пропустили. Процедура первого опознания уже закончилась; Яшка, обхватив руками голову, сидел на придорожном камне. Шломо молча сел рядом. Сразу вслед за ними подъехал амбуланс, и санитары задвинули внутрь черный пластиковый мешок с тем, что раньше звалось «Вилли». По склону ходили люди, что-то искали на земле, что-то меряли, что-то писали в маленьких блокнотах. Подошел Менахем.

«Яков, Шломо, пойдемте.» Они встали, не спрашивая зачем.

Деревня казалась вымершей; двери и ставни настороженно глядели на вооруженных людей и притворялись стенами. На улицах стоял густой запах горелого мусора. Шедший рядом со Шломо автоматчик в каске, совсем мальчишка, выругался:

«Как на свалке… Хоть нос затыкай!»

«Привыкай, Коби, — откликнулся другой, видимо, постарше и поопытнее. — Это у них везде так. Мусор-то девать некуда. Раньше мы вывозили, а теперь — некому…»

На площади, перед наглухо запертой лавкой, остановились. Командир взвода достал карту и справлялся по ней, светя себе фонариком.

«Если вам Нидаля, то это направо, — вдруг сказал Яшка. — Я его дом знаю.»

«О'кей… — офицер свернул карту. — Показывай.»

Калитка была не заперта, и они беспрепятственно вошли в просторный двор.

«Окружить дом не хочешь? — подсказал командиру Менахем. — Не сбежал бы, сукин сын…»

«А куда он денется? — уверенно ответил офицер. — Деревня уже час как оцеплена — мышь не проскочит.»

Он негромко постучал в дверь. Дом молчал, испуганно сжавшись и уйдя в себя. Офицер постучал сильнее.

«Открывай, падла! — крикнул Менахем. — Открывай, хуже будет!»

Офицер обернулся к нему, как на пружине: «А ну — отставить! Тут командую я, понятно? Вы здесь для опознания, так что отвалите в сторонку и помалкивайте. Понятно?»

Менахем угрюмо кивнул и отошел. Яшка положил ему руку на плечо, успокаивая: «Не гоношись, Менахем. Это ж парашютисты, белая кость. Были бы «голанчики», и разговор был бы другой…»

«Нидаль, — громко сказал офицер, обращаясь к притаившемуся дому. — На твоем месте я бы открыл. Ты же понимаешь, что мы все равно войдем, так или иначе. В твоих же интересах, чтобы дверь при этом осталась цела. Тебя сейчас возьмут на допрос; как семья будет жить со сломанной дверью все это время?»

За дверью загремели засовы; затем она отворилась. Нидаль, в длинной галабии, стоял на пороге. Лицо его было спокойно.

«Зачем же ломать? — он приветливо улыбнулся. — Я и так открою. Извини за задержку, офицер. Спали мы; пока проснешься… сам понимаешь…»

«Не проблем, — равнодушно ответил офицер. — Ты бы свет зажег, зачем на гостях экономить?»

«Какой свет? — усмехнулся Нидаль. — У кого есть деньги — за свет платить? При свечах живем.»

«При свечах, так при свечах. Бери-ка всю свою хамулу и выходи строиться во двор. Чтоб души живой в доме не осталось.»

«Зачем, офицер? Дети спят, жалко. Да и что такое случилось, что вы меня среди ночи потрошите? Я слышал, убили кого-то рядом с деревней. Ну и что? Я-то тут при чем?»

Офицер покачал головой.

«Это ж сколько вопросов, Нидаль… Не волнуйся, все тебе объяснят. В ШАБАКе допросы очень информативные… а уж как следователи там объяснять умеют… любой вопрос — по косточкам, как говорится. Так что можешь смотреть в будущее с оптимизмом. А пока — выводи семью. Обыск будет в доме. Ничего не случится, если посидят пару часиков во дворе.»

Обитатели дома начали выходить наружу. Их оказалось неожиданно много: младшие братья Нидаля, несколько древних старух и стариков, одного из которых вынесли вместе с лежанкой, женщины разных возрастов, множество детей, смотревших на солдат со смешанным чувством ненависти и страха. У мужчин проверили документы и, связав руки за спиной, усадили вместе с подростками на землю в отдельном углу. Они сидели молча, угрюмо потупившись. Вся их повадка свидетельствовала о том, что с этой процедурой они более чем знакомы. Женщины, напротив, вели себя агрессивно, что-то кричали, плевались, наскакивали на солдат, хватаясь за стволы автоматов. Младшие дети ревели в голос. Старики бессмысленно щурились в свете солдатских карманных фонарей.