Людмила Петрушевская: Богиня парка (сборник)

И тут тоже самое, ранним-ранним утром эта литовская женщина в платке приводит тебя в свою квартирку — это половина верхнего этажа, практически чердачное помещение двухэтажного домика.

Небогато, чисто, вопиюще небогато, только самое необходимое. Никаких уютных мелочей, ненужного семейного скарба типа статуэток, кувшинчиков, салфеток, подушек, флакончиков, фотографий в рамках, цветов в горшках. Пусто. Какие все-таки аскеты эти литовцы!

Тебя поят чаем с сухариками, подсовывают масленку и сахарницу, тебе дают ключ и сообщают данный адрес, затем ты идешь в город, ходишь под дождем среди чужих прекрасных домов старого города, в оживленной, нарядной, хорошо одетой толпе, дамы в шляпках, о!

Заворачиваешь в редакцию литературного журнала, где главный редактор Альгис Балтакис беседует с тобой о своем выдающемся и самом архаичном в мире литовском языке, который родня санскриту, есть еще какие-то селения в Индии, в горах, там говорят на почти-литовском, о чудеса!

Но это все присказки, он знает, что ты тут недаром, и ты преподносишь главному редактору свои совершенно ему не нужные тексты на русском, он берет не сомневаясь, спрашивает, оставлен ли обратный адрес, о боги. Он не знает, что ты есть запрещенный автор у себя дома, это идет 1973 год. Два рассказа в журнале «Аврора» за 1972 год, «Рассказчица» и «История Клариссы», все. Первой книге суждено появиться только через пятнадцать лет.

Он ничего не знает и берет эти рассказы! Но не гарантирует ничего, заранее извиняясь —

— и через три месяца тебе в Москву приходит перевод опять-таки с извинением, что рассказы напечатаны в литовском журнале для женщин! Тридцать два рубля! Господи!

Да, я сидела в кабинете главного редактора после недели пути пешком, в грузовиках, в жигулях, на мотоциклах и в свадебных автобусах (меня чуть не увезли на литовскую гулянку, все были веселы и безумно радушны, пели мне битый час литовские песни, и я им пела что-то цыганское, они умилялись до назойливости), после ночевок в гостиницах за рубль, где случайные соседки рассказывали тебе свою жизнь (к примеру, бывшая уполномоченная минзага, министерства заготовок — т. е. она вымогала, требовала, скупала у крестьян по хуторам сметану, мясо и яйца по госцене, и ее несколько раз пытались убить «лесные братья», литовские партизаны, однажды она сбежала в лес и вернулась в сельсовет, где уже лежала гора трупов в крови — а теперь она бодра после операции перитонита и советует мне делать гимнастику, а раненько утром ты просыпаешься от стука, твоя бодрая соседушка в газовом платочке поверх бигуди лежит на полу на одеяле и делает упражнение «лодочка» — т. е. лежа на животе, а руки держат лодыжки ног и так, выгнувшись, человек качается)

— и вот ты и в цивилизации, с тобой разговаривает человек твоей профессии (поэт!), редакция, пишущая машинка, счастье!

Потом ты бродишь опять под дождем, заходишь в кафе, боясь цен, там сидят дамы в тех же шляпках (дама никогда не снимет шляпки в общественном месте. Не снимет шляпки и светлых перчаток!).

Дамы пьют кофе из чашечек, очень маленьких и белых, некоторые едят крохотные пирожные маленькими вилками и очень ловко, как-то без участия губ, то есть не делая изо рта дудку и потом не помогая себе высунутым языком, браво.

Денег у меня только на кофе. Четкая смета, в день рубль на еду, рубль на ночевку в гостинице. Сомнения с меню в руках сидя под стоящей официанткой. Смятение с меню в руках. Не терять лицо! Я русский писатель!

Из чистого, уютного кафе я ступаю опять под дождь в своих мокрых туфлях. Зябну после тепла.

Наступает сиреневый вечер, огни дрожат в лужах, горят витрины с немыслимыми товарами, мокрая мостовая дымит легким туманом, потому что на самом деле лето, и тут путника, затерянного в чужом городе, охватывает мгновенный ужас — как найти ту окраину, тот дом, адрес где адрес на каком трамвае в какую сторону у кого спросить о о о?

Но как-то — и это тоже счастье — все обошлось, и впотьмах, взобравшись по крутому шоссе, среди очень редких огней и ровно подстриженных кустов, я иду по дорожке, вижу тот самый дом, вхожу в сени, поднимаюсь по темной, пахнущей старинной пылью, лестнице.

Оказывается, меня ждут с ужином. Я смущена. Я потратила свой рубль на кофе и пирожок (надо было не потерять лицо перед лицом официантки), и у меня ровно еще рубль на ночь (воображаемый номер в гостинице).

И я могу заплатить Ядвиге только за ночлег! А за ужин не в силах!

Путано отказываюсь, язык не поворачивается говорить о деньгах. Она (Ядвига) не принимает моих слов всерьез, она же готовила и ждала меня!