Сергей Алексеев - Дива

Мгновение — и всё семейство скачками скрылось в траве. Потом откуда-то донеслось недовольное урчание, вроде бы медвежонка. Зарубин ожидал, что выйдет более крупный зверь и опять начнётся борьба за пищу, но всё стихло и замерло, даже незримое шевеление в прогале.

А потом в воздухе или в ощущениях Зарубина произо­шёл некий беззвучный щелчок, после чего сердце заби­лось иначе, и кровь в один миг вскипела.

По полю шёл натуральный снежный человек, как его описывают очевидцы: лохматое, шерстистое существо при­мерно трёхметрового роста. Он шёл не спеша, открыто, на­правляясь прямо на лабаз, и Зарубин понял: идёт к нему и встречи не миновать. Придавленный разум заверещал, хотелось крикнуть: нет, этого не может быть! Этого не су­ществует в природе! Но голос пропадал, и отказывал ре­чевой аппарат, выдающий нечленораздельные звуки. Ещё миг, и накатила бы волна паники, Зарубин уже чувствовал наплывавшую шквалистую ледяную силу, но в это время громыхнуло, и ударил косой ливень. Однако вместо воды с неба сыпало молоком! В одно мгновение снежный чело­век стал белым, и Зарубин догадался: это же Дива Ники­тична окропила его молоком, чтобы проверить, оборотень он или настоящий. И всё это ему снится, поскольку в небе и впрямь загремело, и по лицу потекла вода.

Холодный дождь отрезвил мгновенно и смыл дрёму вме­сте со всеми грёзами. Он облегчённо вздохнул и, вскочив со стульчика, отступил вглубь, чтоб не доставало ливнем. Дождь молотил по земле и крыше лабаза ещё несколько минут, потом тучку сдуло за спину, и вечернее солнце на­конец-то впервые засияло радостно и жарко, показывая на полчаса, каким бывает бабье лето. Зарубин понимал, что это был сон, однако ощутил на губах вкус молока, ещё раз отёр лицо и обнаружил на ладони белую жидкость, спу­тать которую с чем-либо было невозможно. Однако разум и трезвомыслие уже выбрались из-под тягла сновидения, и его следы надо было убирать безжалостно, не размышляя. Он склонился над густой травой, политой дождём и, соби­рая влагу руками, умыл лицо до скрипа кожи.

И вовремя! На тропе к лабазу показались трое. Который из них венценосный, сказать было трудно: все обряжены в камуфляж, и у всех на плечах карабины, на шеях бинок­ли и фотоаппараты, но средний был повыше и с бородкой, больше походил на старого солдата, чем на короля. Один, помоложе, отстал и скрылся с тропы, двое других продол­жали путь и с ходу стали подниматься на лабаз. Скорее все­го, Зарубина за сетью они не заметили. Первым на лестни­це оказался бородатый, второй бережно страховал, и стало ясно, кто здесь король. Вторым поднимался спортивный те­лохранитель-стрелок, по свидетельству Костыля, професси­ональный охотник за львами, побывавший однажды в их лапах и тоже вроде как недоеденный. Забрались они лег­ко и почти бесшумно, сели, осторожно зарядили оружие и замерли. Охотничья подготовка у них, несомненно, была, не ёрзали, не сучили ногами, не шуршали одеждой, и уже через пять минут казалось, что наверху никого нет.

И напротив, в лесном прогале опять началось движе­ние! Кто-то крупный и громоздкий ползал по земле воз­ле ржавого железа и тряс кончики кипрея, сбивая семя. Дважды мелькнуло что-то тёмное, бесформенное, и потом раздался протяжный, хриплый вздох — не человеческий и не звериный. Будто воздух выпустили из резиновой лодки! Зарубин сразу же вспомнил даже не сон — куклу снежного человека, но такого быть не могло, чтобы у або­ригенов оказалась вторая игрушка. И главный кукловод Борута сидел в милиции!

Зарубин оторвался от бинокля, зажмурился, чтобы унять фантазии, но, когда открыл глаза, без оптики уз­рел, как над травой взметнулась неясная, рослая фигу­ра и сразу же со стоном осела. Явно не кукла — живое существо, которое таилось в траве до поры до времени, и вот вздумало встать!

И это уже было не сновидение...

Разум противился, нельзя было верить глазам своим, тем паче человекообразную фигуру они ви­дели всего секунду, но подогретые воображени­ ем чувства били тревогу — там дива! Затаилась и ждёт нужного ей момента, чтобы выбежать на поле. Король стрелять будет только в медведя — в человекообразное существо не посмеет, так они в Европе воспитаны, даже венценосные. Но что станет делать телохранитель?..

С лабаза всего этого видеть не могли, там ёлка ме­шала, поэтому сидели тихо и наверняка слышали возню. Кипрей уже трясся нескончаемо, словно кто-то в нем ка­тался, и глухие стоны не прерывались. И это навело За­рубина на новую мысль: что, если там лежит крупный раненный медведь? И пусть уж лучше свирепый зверь, пусть тот самый людоед, чем снежный человек!..