Сергей Алексеев - Дива

Тогда прошедший бандитскую школу Борута ре­шил убрать председателя, взял ножик, лопату, скараулил на лесной дороге и выкатился навстречу, будто ле­ший. А Драконя машин не признавал, верхом ездил, да на крупном жеребце. Конь с испуга на дыбки взвился, так внук известного коновала уронил его одним ударом. Что потом произошло, Борута сразу и не понял: предсе­датель из седла не вывалился — жеребец будто умень­шился до размеров ишака и выскочил из-под седока. Дра­коня так и остался стоять на ногах. И по свидетельству правдивого Боруты, вырос вдвое! Сгрёб он Данилу, зажал чуть ли не в кулак и спрашивает:

— Что это с тебя потекло?

Тут потечёт, когда соки жмут! И слова в ответ не ска­зать, дышать нечем.

— Ладно, — говорит председатель. — Повиси да об­сохни!

Согнул сосну, отломил сук и повесил за шиворот, сам же снова сделался обычного роста, поймал коня и уехал. Данила висит и дыхнуть боится: ватник трещит, ни рукой, ни ногой не шевельнуть, ствола дерева не до­стать, а до земли метров десять, навернёшься — костей не соберёшь. Так часа три прошло, помощи ждать неот­куда, по этим чёртовым дорогам и так редко ездят, тут же дело к ночи.

И вдруг почуял, как в копчик словно буравчик ввер­нули, так сильно защекотало, но не почесаться! Борута потерпел-потерпел — уже невмоготу! Потом осторож­но глаз скосил, глядь, а из штанов со спины вылазит ка­кая-то лохматая верёвка и шевелится, будто живая. Вы­лезла, дотянулась до сучка, на котором висел, и, когда только обвилась вокруг, он догадался: да это же хвост вырос! Крепкий, ловкий и чувствительный, как ладонь, особенно его кончик. Данила, конечно, подивился этому, но из лекций своего академика-сокамерника знал, что подобное явление вполне возможно. В учебниках по ге­нетике даже фотографии есть: хвостатый мальчик, на­пример. В критической ситуации у Боруты включилась генетическая память, и вот тебе результат... Люди же от обезьян произошли.

Борута наконец-то дух перевёл, затем руками к суч­ку потянулся, и тут телогрейка не выдержала, воротник оторвался. Данила бы рухнул вниз, но хвост выдержал! Разве что затрещал немного и, мускулистый, чуть сыграл, будто резиновый. Правда, при этом язык втянулся в гор­ло: то ли от страха, то ли напрямую как-то был связан с хвостом. Борута достал руками ствол дерева, обнял его, отдышался и тогда только понял, что спасён.

Он спустился и побежал домой, но тут обнаружил, что хвост, сослуживший ему службу в воздухе, на земле ме­шает, волочится по грязи, цепляется за кусты и вообще но характеру неуправляемый, ведёт себя как ему хочет­ся. И к своей хвостатости ещё надо привыкнуть, приспо­собиться, как и где его носить этот результат генетиче­ской памяти. Обезьяне или коту, например, легко: задрал вверх и ходи, а от человека с хвостом ещё шарахаться начнут, каждому про Дарвина не объяснишь.

Данила скрутил его в моток, как верёвку, запихал сна­чала в штаны, однако идти мешает, или норовит в шта­нину провалиться, а там в сапог и под пятку, наступишь — больно! Опять скрутил, засунул под куртку, однако без дела хвост вялый делается и всё время выпадает, путает ноги. А если его напрягать, то он, как шило, протыкает, рвёт крепкий брезент на спине и торчком становится. Нако­нец придумал, куда девать: вокруг талии обмотал, слов­но кушаком, подпоясался, и конец изолентой прикрутил.

Пришёл домой — тогда Борута уже переехал в леспромхозовский посёлок — и стал испытывать хвост сначала на грузоподъёмность: колесо от легковушки поднимает, мотоцикл полминуты на весу держит! Потом зацепился за потолочную балку, поднялся над полом и завис, как космонавт в невесомости. Баешник тогда случайно за­шёл к соседу и застал его висящим под потолком. Снача­ла испугался: не удавился ли? И если удавился, то как-то странно, не тем концом своего тела. А Борута ему свер­ху говорит:

— Молчи, что видел! Никому ни звука, иначе порчу наведу.

Так Баешник и узнал про хвост. А Данила слово с него взял, спустился на пол и начал хвастаться, мол, не только тяжести поднимать, на ловкость проверил — цены хвосту нет! Чугунок из печи вынимает, стакан держит, причём может с полки достать, и вставать не надо, ложку со сто­ла берёт! Только вот почему-то не ко рту несёт, а куда-то назад, но ведь приучить можно. Единственное, холода бо­ится, ночью под одеяло лезет и спать мешает.

Одним словом, Данила оценил, что хвостатому жить гораздо легче, особенно если рукодельем занимаешься, плотницким либо столярным делом: бывает, гвоздь надо подержать, а нечем! Из колхоза он тогда уже уволился, ветеринарной работы в другом месте не найти, и Бору- та по первости пошёл шабашить. Костыль тогда актив­но базу строил, гостевые домики ставил, а топор в руках у Данилы хорошо держался, но умел он только сейфы рубить. В бригаду плотников не взяли, и тогда он нанял­ся подсобником — лес на срубы закатывать, посколь­ку сила была богатырской. С хвостом так и вовсе кра­сота: лебёдки не надо, подкатил, затянул бревна на сруб и к другому пошёл. Только чтоб никто не видел и лиш­них вопросов не задавал, можно по ночам работать. Охо­товед не оценил трудолюбие шабашника, но, зная о его ветеринарных способностях, предложил работу егеря-со­бачника. То есть отдал под его начало всю псарню и притравочных зверей, медведей и кабанов. А ещё казённый карабин и клетку на колёсах — переоборудованный УАЗ, чтоб зверей на притраву собак вывозить. И зажил Бору- та, как бывало в Сочи, даже «Яву» себе купил, уже ново­го образца, поскольку мотоциклы по-прежнему обожал.