Юрий Мамлеев - Другой

Как раз в тот календарный день, когда Глеб объяснялся по поводу Аким Иваныча, Гон ложился почивать, в надежде увидеть сон, в котором теперь он будет лизать брюхо его укрывательницы. Дедуся уже спал по-мертвецки раскидисто на чердаке, будучи абсолютно пьян.

Только-только во сне появилось брюхо этой спасительницы, Гон заподозрил нехорошее: кто-то мешает ему быть в блаженстве и, главное, в безопасности. Он чихнул и полупроснулся. Картина, которую он увидел, была настолько безобразно-фантастической, что он закрыл глаза, думая, что это иной сон…

В комнатушке горели две свечи, довольно яркие, из окна лился (лунный) свет, а у стены танцевал полуголый мускулистый, но в то же время какой-то отрешенный потусторонний мужчина.

Танцевал дико, один, вздымая руки вверх, и на стене гуляли прыгающие его тени: рук, ног, головы.

Голова показалась Гонику особенно омерзительной: словно в ней были две пасти — одна спереди, другая сзади, самая хваткая…

И все же Гоник оцепенел от ужаса: сны снами, но не до такой же степени… Но в этот момент до него дотронулись. Гон проснулся и замер так, что о визге или крике не могло быть и речи. Не хватало сил и сердца для такого.

Присутствующий был он в перчатках, заглянул Гону прямо в душу и спросил:

— На дорожку водочки выпьешь?

Гон молчал, только глаза спрашивали: на какую дорожку? Присутствующий понял намек.

— На какую? Да на ту, которая ведет на тот свет.

И тут Гон понял: его нашли. Сразу же хватило сил завизжать. Но мужик был настолько сверхъестественно силен, что чуть ли не мизинцем придавил рот Гоника, и визг ушел внутрь, в то тело, которое во сне лизала укрывательница.

— Почему ты меня не любишь? — задумчиво спросил киллер.

То был, конечно, Удод, тот, который плясал однажды на вечере у Лохматова. (Плясал инкогнито.)

Вопрос о любви застал Гоника врасплох, но пробудил малюсенькую надежду.

— Я люблю… люблю вас…

— Вот так бы давно, — произнес Удод и нанес смертельный удар в голову.

Он предпочитал убивать не огнестрельно, а лицом к лицу. Удод, кстати, всегда задавал этот вопрос своим жертвам, словно искал какой-то неведомый, но приемлемый для него ответ, и никогда его не находил. Его приятель по профессии, иногда напарник, раздражался и полагал, что Удод просто шутит, что выглядит не совсем профессионально. «Удод, тут не театр», — ворчал он. Но Удод презирал его неповоротливость ума и легкость руки. Рука у Удода была тяжелая, словно он вышел из-под земли.

К утру дом, где все это произошло, сгорел дотла. Трупы Тоника и деда обгорели так, что стали похожи на ненормальные мумии. Событие это никого особо не заинтересовало.

После визита к Глебу в душе Леры произошел перелом. Она уже не искала, видимо, потерянного для мира мужа. Вадим пытался кое-что сделать, но потом бросил…

— Придет или не придет — теперь уже все равно, — сказала Лера Алёне.

Та набралась смелости и добавила:

— Да ты легко найдешь другого. По душе… По-моему, в тебя влюблены, по крайней мере, человек пять.

— Ну, ты хватила… Впрочем, не это меня волнует, — ответила Лера. — Я устала и хочу отдохнуть среди друзей. Таких, как ты, Вадим, Филипп и некоторые другие. Иначе меня скует этот холод, и я потеряю интерес ко всему.

— Не тот случай, — уверенно ответила Алёна и поцеловала Леру.

Они расстались, но не надолго. «Леру надо теперь поддерживать», — так было решено и сделано.

Время ускорилось. На следующее утро телефонный звонок разбудил Алёну. В трубке — голос Лохматова. «Папаня» приглашал на бизнес-ланч в тихом арбатском особнячке недалеко от метро Кропоткинская. «Будет для тебя важная весть прямо из моего рта», — утвердил свое намерение Лохматов.

Алёна явилась. Небольшой зал, мебель антикварная, естественно, высокие лепные потолки, зеркала. «Ни одного черного зеркала», — подумала Алёна. Народу немного. Официанты разносят внушительную закуску, напитки; посреди зала, — незнакомые холодные лица. К Лохматову — чуть-чуть подобострастны, несмотря на холодность. Кроме Лохматова единственное знакомое лицо — тот странноватый финансовый туз-магнат, словно одетый в деньги, господин Евлин, который присутствовал во время первого попадания Алёны в дом Лохматова. Стоял он как каменный столб, словно деньги превратились в камень. Диким показалось Алёне, что он как будто улыбнулся ей, — улыбнулся, как улыбается, наверное, пустая глыба.

Лохматов представил Алёну как художницу и эксперта по делам искусства. «Деньги надо делать из пустоты, а не каким-либо иным путем», — тихо, но твердо, по-слоновьи как-то заметил один из бизнесменов. В руке у него была синяя папка. Он ничего не ел и не пил.