Юрий Мамлеев - Другой

Алёна действительно не ожидала. Она слегка окаменела от этого порыва Лохматова, от языка, каким он все это выразил. Вот те и «криминал». Впрочем, так и должно быть. Исключения жутче, чем правда. У нее вдруг вырвалось:

— Трофим Борисович, а вы людей когда-нибудь убивали?

Лохматов расхохотался и вернулся в свое, обычное.

— На этот раз ты испытания не выдержала. Но прощаю, женщина ведь. Конечно, убивал, не сам естественно, но только когда надо было убрать того, кто сам собирался меня убрать. Троих таких убрал. А так, зачем? Я в деле брал умом и диким везением, которое мне было на роду написано. Вот так. Убивать? Смешно, сами помрут. Зачем брать на себя работу Создателя?? Создает, а потом убирает. Мы на это не имеем права… Чаек-то пей, Алёнушка, — вздохнул Лохматов и почесал себе за ухом. Алёнушка по-детски обрадовалась: заповедь «не убий» вошла в ее кровь с рождения, а это, все-таки, самозащита.

Лохматов явно притягивал ее душу, особенно после откровения, от которого она почти окаменела. «Он мне снился раньше, до встречи. Отсюда и возникла картина», — подумала она тихо.

— Так что же делать? — произнесла она сакральную фразу русской литературы.

— Мне — искать. Я — рабочий, ищу в черной дыре, в яме. По большому делу ищу, но не знаю, в чем суть. Крот я неведомого.

— Ты будешь трупы щекотать, и будут трупы хохотать. Всегда, всегда, — процитировала Алёна известные строки.

— Вот так. Крепко сказано.

— Но когда ищешь, не зная, что — это и есть самое важное на земле. Это по-нашему, — сказала Алёна, углубляясь в смысл исповеди Лохматова.

— Ладно, — возразил Лохматов. — Надо закругляться. Ты, может быть, пыталась нарисовать то, что я ищу, но нарисовать это невозможно. Ты хотела выразить это в глазах монстра. Поэтому твоя картина великая.

— Все мы монстры по-своему, — невпопад ответила Алёна.

— Слушай меня, — прервал Лохматов. — Мы довольно пообщались. После завтрака — ты свободна.

Алёна обрадовалась и обомлела.

— Нам пора расставаться, — сказал Лохматов, грузно садясь на диван около нее. — Сколько ты хочешь за свою картину? Я могу предложить, к примеру, 15 тысяч долларов. Наличными.

Алёна отшатнулась.

— Ни за что. Вы экспроприировали ее, и пусть будет так. Даже лучше. Никакие деньги мне не нужны.

— Зря, — глаза Лохматова были неподвижны, словно ушли в какой-то поиск, но речь была уже спокойна, обыденна.

— Хотя у тебя родители — ученые, но у них есть накопления.

«Все знает», — удивилась Алёна.

— А за презрение к деньгам можно похвалить, — заключил Лохматов.

Алёна молча выпила чашечку ароматного чаю, подумала и неожиданно выпалила:

— Вот если бы вы заплатили 200 тысяч долларов, я бы взяла.

Лохматов хохотнул, по-своему, конечно.

— Алёна, я вижу тебя насквозь. Ты половину денег раздашь своим друзьям, бедным интеллигентам и так далее. Но я этого не хочу. Мне не жалко 200 тысяч долларов для тебя… Смешно… Тем более что это для меня небольшие деньги.

— Ничего себе.

— Давай лучше поступим по серьезному, — Лохматов хлопнул ладонью по столу. — Я дам тебе телефон, и когда тебе действительно нужна будет помощь, любая, не только денежная, — звони. Меня может не быть, даже на этом свете вообще, но тебе помогут. Я свою дочку не брошу. Если сама застесняешься, мои авторитеты найдут тебя. Глаза у них будут зоркие на твою беду…

— А смерть? — потаенно спросила Алёна.

— Опять ты за свое. Брось.

С идеей Лохматова Алёна согласилась. Мало ли что. На всякий случай.

— И правильно, — поддержал ее Трофим. — В стране беспокойно, глядишь, и такое может начаться. Немыслимое сбудется.

Когда завтрак подошел к концу, Алёна спросила:

— Что же, мы больше никогда не увидимся?

Лохматов опять хохотнул.

— Увидимся. Но, наверное, тогда ты уже будешь не ты, и я то же самое…

— Вы такой необычный человек.

— Не скули, дочка. Ты — гений, а я — что… Увидимся, когда надо, — чуть-чуть зловеще произнес Лохматов.

Ей вернули те вещи, что были изъяты, мобильник в том числе.

Заглянула Заблудова. «Никакой она не черный двойник мой. Пошутила я самой себе», — подумала, взглянув на нее внимательно, Алёна.

Наденька усмехнулась:

— В рубашке вы родились, Алёна Георгиевна.

И чуть-чуть оскалилась.

Все те же непонятно угрюмые ребята, которые привезли Алёну к Лохматову, провожали ее домой. На той же машине, похожей на мерседес, а может быть, и на что-нибудь посущественней. Опять было занавешено боковое окно, да Алёна и не смотрела в него.