Юрий Мамлеев - Другой

И она положила на стол тетрадку.

— Не смущайтесь. Читайте. Для полного спокойствия запритесь изнутри. Там ключ. Спокойной ночи.

Алёна разделась, но не очень: боялась неожиданностей. Мысли не могли успокоиться. Отвращение к собственному телу, которое она старалась внушить себе, когда ее везли сюда, прошло. Тогда оно помогало ей преодолевать страх перед смертью: в конце концов, сбросить эту все равно обреченную оболочку — только и всего, — думала она тогда. Но теперь она самопотаенно почувствовала, что ее не будут убивать, — и это вернуло ощущение тела. «Не такое уж оно ненужное, красивое, кстати» — раздумывала она, позволяя себе нежиться в постели. Но теперь мысли о родителях, близких и о Вадиме не давали покоя. Ну, эту ночь — одну ночь и не заметят. Мало ли. Но дальше? Что делать, как дать знать? Мобильник у нее отобрали те биороботы. Надо завтра как-то деликатно поговорить об этом с Лохматовым. Не с Надей же Заблудовой.

И тогда Алёна вспомнила о дневнике: «Надо почитать».

11-го мая. Я отомщу всем за свою уязвимость. Жить трудно: то ли тебя задушат в безумно темном подъезде, то ли наступят на ногу в автобусе, то ли болезнь мерзко-жуткая прицепится. Но главное, что уязвима в принципе. Я уже не говорю о смерти и других обидах. Отомщу, отомщу, отомщу. Но как отомстить. До встречи с Ним возможностей было маловато. И кому мстить? Обывателю? Он сам забит. Правительству? До него не достанешь. И тогда я поняла: надо мстить кому попало. Кто подвернется под руку. Или на кого упадет глаз. А глаз у меня злой. Года три назад, когда в супермаркете одна тетка пнула меня своим задом — и как-то чересчур оскорбительно, я на нее с такой злобой посмотрела, что она испугалась. Сосредоточила волю и пожелала ей, гадине, провалиться в дерьмо. Но больше всего меня поразил напор и сила моей злобы. «Это же оружие», — подумала я и решила проследить, где живет эта баба. Выяснила, проследила, все узнала — рядом живет, в соседнем доме. Уточнила, как зовут. И что же? Узнаю — дня через четыре она сломала ногу, упав около помойки. Радость моя была бесконечна. Проверила силу моей злобы еще раз пять — и все удачно. Казалось, живи и радуйся. Кому завидуешь до истерики — мсти. Кто обидел — мсти. И так далее. И деньги не надо давать следователю, чтоб откупиться за преступление. Такое счастье — хоть пляши целыми днями. Но нет правды на земле. Загвоздка: чтоб получился результат, надо огромное напряжение воли. Или как атомный взрыв злобы внутри себя.

Чем дальше, тем трудней у меня шло, — я проверяла. Зубами в постельке скрежетала, чувствуя — не то. Напрягусь, аж коленки дрожат, вся потом покроюсь — и чую, не идет. Редко идет. Порой изовьюсь, и сама на себя зло напущу — это уж совсем от какой-то лунной ненависти. Лунатиком злобы становлюсь. Словно я — это не я. Так только в исключительных случаях бывало.

15-го мая. Все изменилось, когда встретила Лохматова. Он позвал меня, поманил. Сначала в постель, потом — на работу. Жутковат он, правда, в постели. После оргазмов все чего-то ищет. На мне, на моем теле. Пальцами волосатыми так и проникает в меня.

В этом качестве я его боюсь, в других — люблю. Хозяин он крепкий, хоть и сумасшедший по-своему. Как ему удается — все свое дело в руках держать — не понимаю. Наверху у него все схвачено — безопасно с ним. Бандиты, мафиози и прочие уважают его — потому, что его успех необъясним. Пугаются его немного за это, но хвалят. «Марсианин» — такова его кличка среди своих. Потому, что он на этих «своих» совершенно не похож. Как чертова кукла среди детских игрушек.

Но перед Трофимом преклоняюсь, и он мне все прощает…

С ним я чувствую себя менее уязвимой. С таким не зарежут случаем. И милиция не тронет. И кирпич на голову не упадет, — мне один авторитет шептал на ушко в постели, что Лохматов могуч, потому что знает тайну Случая, тайну Случайности. По ногам я глажу себя, по головке — нет, нет, кирпич на голову не упадет.

Оттого ему и девки-рабыни легко покоряются. Впрочем, он их не мучает. Ну, хлыстом за вечер раз-другой пройдется, и то за дело. Но и платит же им. Они так и говорят: «Нам платят за то, что нас бьют». И хорошо платят. Мамку с папкой содержат. Трофим на деньги щедрый. А если какая-нибудь тварь и дернется донести — ее на другой день не будет. Кому она доносить-то будет — тому же Лохматову! У него все схвачено.

Ведьмы что ли его обучали? Грешу, грешу, он человек добрый. А я — зла, девок бью редко, но за дело. Больше мучаю изощренно, но не переходя границ. Если границу перейдешь, то и крыса на тебя бросится и горлышко нежное перегрызет. А я при Трофиме жить хочу. Танцевать при нем стала — раньше я танцы ненавидела. Наслаждение полюбила больше, чем раньше. Но считаю, что миру не отомстила, все еще впереди. Хотя мыслей пока нет. Тяжко. Если мир взорвешь, к примеру, то и меня тогда не будет. Тяжко. Голова болит от дум.