Юрий Мамлеев - Другой

— Вадим, ты ведь знаешь, есть люди нашего плана, причем и в литературе, и в живописи. Они в принципе отвергают любой социум и не хотят иметь с ним ничего общего…

— Ну, уж не так много…

— Но они самые интересные, самые потаенные, адепты Гогена, Цветаевой: на этот мир — один ответ — отказ…

— И что?

— Я считаю такой подход в корне неверным. Время отшельнического подвига прошло. Надо умудриться быть в социуме — и сохранить себя. Быть и отстраненным, и включенным одновременно.

— Не всякий способен на такое… Ты вот можешь.

— Духовность и самые необычные качества людей должны проявиться в социуме, так сказать в официальном искусстве, такова наша российская традиция и в этом ее мистическая мощь…

— А государство?

— Конечно, государство любит усредненное, так спокойнее. Но со временем оно поднимает на щит и каторжанина Достоевского, и Лермонтова, и так далее, чтобы, к примеру, показать, что народ, который дал столько гениев, не может погибнуть…

— Это нормально, потому что парадоксально. Так и надо. Сначала — петля, а потом… светоносец.

Филипп развел руками и чуть не поперхнулся,

— Повешенный светоносец… хорошо… Такого сейчас как раз не надо. Водолей — другой символ, это — не знак индивидуального мученичества, не знак такой жертвы. Спокойней надо, спокойней.

— Трудно. Легче сидеть в пещере и там видеть небо, чем в социуме узреть хотя бы клочок его.

— Трудно, но можно… Здесь подвиг новой эры, можно сказать…

— В принципе, почему нет?!! — вздохнул Вадим, — выпьем за это. Пусть ненавидит нас дьявол.

— Оставим его в покое, чтобы он оставил нас… Конкретно: ты сам скоро, после выставки в Вене и в Питере, будешь в таком же положении, как и я. Я уверен в этом. Пусть нас будет больше не в келье, но в мире.

За все такое дело они смиренно, но с огоньком выпили по рюмке золотого крепкого напитка.

— Если миссия искусства — преодоление смерти, то выпьем за смерть — это достойный противник. Сильных врагов надо уважать.

И они выпили за смерть, не смущаясь ее любовного оскала.

— Филипп, — после такого тоста начал Вадим, — ты же знаешь Алёну и ее живопись.

— Не очень по мне, но порой ахнуть приходится. С богами в голове девочка.

— Вот именно. Ее бы продвинуть, если уж следовать твоей идее…

— А она согласна? Женщины бывают самые неконформистки — ни с того, ни с сего.

— Твоя идея не имеет ничего общего с конформизмом.

— Вадим, ее пробить будет гораздо сложнее, чем тебя. Ты понимаешь почему…

Вадим тут же прервал:

— Не надо! Все ясно.

— Здесь нужно тянуть постепенно, продуманно. Ты сам, Вадим, сумел что-нибудь сделать для нее?

— А как же? В данный сюрреальный момент три ее картины находятся в весьма продвинутой галерее. Мне удалось это неделю назад.

— Не проста она, ой не проста, — Филипп покачал головой.

— С ней и не в живописи, а в яви можно далеко подзалететь… и свалиться в туман…

— Такой и надо быть, — голос у Вадима дрогнул.

— Скоро соберемся у меня, — решил Филипп.

Далее разговор особо не углублялся.

— Я тоже ухожу и подброшу тебя домой, — сказал Филипп, — хотя я знаю, ты не любишь авто.

По дороге они чуть не раздавили котенка, но Филипп успел вовремя и безопасно тормознуть.

Внезапно, через два дня Филипп позвонил Вадиму:

— У меня есть новости. Тем более хотели собраться. Захвати свою небесную команду, завтра в четыре часа у меня. Сможешь?..

В четыре часа дня Вадим вместе с Лерой и Алёной прибыли к Пашкову. Лёня опять категорически отказался.

«Он все больше отходит… Отходит в никуда», — раздумывала Лера, пока добирались до Филиппа.

В гостиной они объединились за круглым столом и легким вином.

Лера, взвинченная, нездешне ласково на этот раз посматривала на Алёну. Думала: «Не сойдет ли она с ума от любви и жалости к себе».

Но Алёна сидела отстраненно, а во взгляде светилась еле уловимая нежность.

Филипп вдруг довольно мрачно объявил:

— Есть след к Аким Иванычу. Знаешь, у кого я был, Вадим?

И он назвал фамилию.

— Ого! — карие глаза Вадима блеснули.

— Даже не верится, — возбудилась Алёна. — Это же человек-легенда. И причем тайная…

— Для кого тайная, для кого — нет, — вставила Лера, доверчиво улыбнувшись Алёне.

— Так или иначе, но я у него был, — подтвердил Филипп, всего на одну минуту обидевшись. — Его растрогала вся эта история, которую он выслушал за пивом, но с большим интересом. Никакого Аким Иваныча он не знает, но запашок есть: он припомнил, что год назад мелькнул некий Родион, а потом как бы исчез.