Алекс Гарленд: Тессеракт

— Talaga, ладно. Уже поздно что-то менять, если мы встречаемся через полчаса, di ba?

— Ну… может быть, и не поздно. Мы могли бы встретиться в баре или в… — Шон запнулся, пытаясь вспомнить какое-нибудь знакомое заведение. — Скажем, в баре «Пингвин». Я мог бы приехать в Эрмиту через полчаса. Madeli ро.

На этот раз чмоканье раздавалось по крайней мере секунд двадцать. Шон все сильнее прижимал трубку к уху. Он решил, что не заговорит первым, но когда костяшки его пальцев совершенно побелели, он вдруг сказал неожиданно для себя самого:

— Дон Пепе, а может, нам встретиться в гостинице?

— Да, — ответил дон Пепе. — Давай встретимся в гостинице. Так будет проще, и нам никто не помешает.

— Да.

— Итак, э-э-э-э, я позвонил сообщить тебе, что я, апо, задержусь.

— Задержитесь?..

— Да.

— Хорошо… Надолго?

— Ну, минут на пятнадцать. На четверть часа. Тебя это ayos?

— Ayos nа. Никаких проблем.

— Тогда, э-э-э-э, хорошо. До скорой встречи.

— Sige ро.

— Sige. — И дон Пепе повесил трубку. Гудок слышался еще секунд шесть-семь, после чего телефон опять отключился.

Шон сражался с самим собой. Он пытался заделать дыру в стене, приладив оторванные обои, но у него ничего не получалось. Руки тряслись слишком сильно, а пальцы казались толстыми и непослушными. Они непрерывно дрожали, и это сводило на нет все его попытки. Он ничего не мог поделать и лишь отрывал новые клочья. Тогда, в порыве отчаяния, он рванул кусок обоев, оторвав их до самого плинтуса.

— Все бесполезно, — пробормотал Шон и отошел в сторону от ширящейся зоны бедствия.

Произнесенные вслух, эти слова прозвучали как приговор.

На какое-то время он забыл, что находится в «Патае». Он договорился о встрече в гостинице, и человек был уже в пути. Кроме этого ничего не произошло, не случилось никаких сбоев. Мебель была из тикового дерева. Покрытые слоем грязи кольца штор и корпус лампы были из латуни, а спинку кровати украшала выполненная вручную резьба с изображением кокосовых пальм и рыбачьих хижин из пальмовых листьев. Он стоял посреди этого поблекшего великолепия.

Потом видение исчезло. За тиковым деревом скрывалось преступление, а рыбаки оказались бедняками. Он должен встретиться с человеком, о котором завсегдатаи баров по всей Маниле вполголоса рассказывают такой мрачный анекдот: «Какую молитву читает на ночь дон Пепе? Прости меня, Господи, ибо я есть грех». Это если дон Пепе вообще когда-нибудь спит.

Шон рухнул на колени, схватил дорожную сумку и быстрым движением расстегнул молнию. На ковер выпала смена белья, потом солнечные очки, которые он никогда не надевал, и непочатая пачка сигарет.

— Ну же! — пробормотал Шон и встряхнул сумку. Из нее вылетела зубная щетка, потом батарейка и запасная обойма. Он секунду помедлил, отложил обойму в сторону и снова потряс сумку. На этот раз к куче добавилась шариковая ручка, несколько затерявшихся монеток и патронов, фонарик, еще одна батарейка и амулет.

Этот предмет был амулетом только для Шона и не имел ничего общего с головой Будды или хрустальным черепом. Это была обыкновенная фотография на паспорт с изображением какой-то девушки, приклеенная на кусочек картона, чтобы не помялась. А ей легко было помяться, болтаясь в сумке Шона. Надо бы держать ее в бумажнике, но всем известно, что бумажник в Маниле — вещь слишком ненадежная. Карманники, бритвы, пистолеты, копы… Всего пару дней назад Шон слышал, что какие-то полицейские ограбили японского туриста неподалеку от бульвара Рохас.

Могло бы из-за этого лица разгореться морское сражение? Скорее всего, нет, но это и хорошо. В битве при Дюнкерке приняли участие тысячи кораблей, но кто сейчас об этом помнит? Может, в ее улыбке есть что-то загадочное? Отнюдь нет, и это тоже хорошо. Загадочные улыбки — просто лицемерие. Они совершенно бесполезны и только кружат вам голову. Этой девушке можно верить. Ее лицо, особенно глаза, смотрят честно и открыто. Брови слегка приподняты. Похоже, она собирается задать какой-то вопрос или выслушать ответ.

Шон вздохнул и улегся прямо на ковер, положив фотографию себе на грудь. Только сейчас он заметил, что комната довольно большая, потому что, лежа на полу, мог видеть только потолок. Над ним простиралась плоская равнина бежевого цвета, на которую опускались сумерки. Плоская равнина над ним вполне могла быть и под ним. Что-то вроде пустыни, испещренной руслами высохших рек.

Ощущение покоя проникло в солнечное сплетение Шона, разливаясь по всему телу от того места, где была фотография. Минут через пять это ощущение проникнет в ноги, потом достигнет головы. Он уже почти улыбался. Хорошо бы сейчас поспать. Забавно: заснуть в то самое время, когда «мерседес» метиса направляется к нему, петляя по улицам.