Андре Бретон - Магнитные поля

Я всегда сострадал растениям, растущим высоко на стенах. Самый красивый из проходящих мимо – тех, кто поскальзывался на мне, – оставил, прежде чем исчезнуть, эту прядь волос – левкои; иначе я был бы навсегда потерян для Вас. Он должен был обязательно вернуться той же дорогой. Мне жаль его до слёз. Любящие меня подыщут неуловимые оправдания. Ибо они не понимают, что я бесславно исчезаю в вечности малых разрывов, а они напутствуют меня наилучшими пожеланиями. Мне угрожают (почему они об этом не говорят?) – ярко-розовый цвет, нескончаемый дождь или чей-нибудь неверный шаг по моим бортам. По ночам они смотрят в мои глаза, как на светящиеся червячки, или же наступают на меня несколько раз с теневой стороны. Я достиг пределов ароматического познания, и я мог бы врачевать, если мне заблагорассудится. Решено: я придумаю рекламу для неба и вернётся порядок. Что мне надо? Стёршиеся квадратики звёзд? Самые предприимчивые приподнимут небольшие пластины пены: трагическая смерть. Есть на свете ничтожные колдуны, которые только и делают, что кипятят облака в котлах, и так без конца.

С большими предосторожностями я продвигаюсь среди болот, я созерцаю, как воздушные края спаиваются с небесами. Я заглатываю дым своей сигареты, похожий на химерический образ другого. Скупость – превосходный грех, разодетый в водоросли и солнечные инкрустации. Осмелюсь утверждать: всё в нас осталось по-прежнему, и я не чувствую себя слишком повзрослевшим. Я боюсь обнаружить в себе старческие замашки, что обычно путают с розетками шума. И снова ужасы номеров захудалой гостиницы, обязательное участие в этих погонях! И только тогда! В Париже много таких мест, особенно на левом берегу; я вспоминаю об одной маленькой семье, о которой говорилось в письме из Армении. Их приютили с преувеличенной заботой; это плохо кончится, уверяю вас, тем более что павильон выходит в разверстую пропасть, а набережная Цветов по вечерам безлюдна.

Как я радовался явлению Богоматери Дарующей в двух или трёх книгах. Неужели эти градины в моей руке будут таять вечно? На магниевой фотографии вы видите сумасшедшего, что робко трудится в полуразрушенных полях и переворачивает землю, переполненную прекрасными осколками стекла? О красота, облачённая в огонь, ты ранила меня своею тонкой экваториальной плетью. Слоновые бивни встают аркбутанами, упираясь в ступени звёздных зорь, по которым вот-вот сойдёт принцесса, и группы музыкантов являются из моря. Я один на плато, звенящем от двусмысленного качания, в нём заключена для меня вся мировая гармония. О! Сбросить волосы вниз – все члены – небрежно в белизну мимолётного. Какие у вас сердечные средства? Мне нужна третья рука, как птица, которую две другие не могли бы усыпить. Я должен слышать головокружительные галопы в пампасах. У меня уши так забиты песком, что я не знаю, смогу ли выучиться вашему языку. Глубоко ли под кожей женщин завязываются кольца контактов, и не слишком ли много маленьких невинных волн выплакано на мягкое ложе роженицы? Потустороннее свидание среди обыденных хитростей, после сотни хитроумных экспериментов. Малая скорость. Только бы мужество не покинуло меня в последний момент!

Цвет сказочных приветствий потемнел до едва различимого хрипа: покой регулярных вздохов. Цирки пульсаций, несмотря на запах молока и свернувшейся крови, доверху заполнены секундами меланхолии. Немного дальше кратер – отверстие неизвестной глубины – притягавает наши зрачки, это оргАн повторяющейся радости. Простота древних лун, ты великое таинство для наших глаз, пропитанных общими местами.

Этому городу на северо-востоке, наверное, дарована блаженная привилегия срывать вьюны терзаний, змеящихся по горам песка и первобытных окаменелостей. Заранее никогда не известно, что за конденсированный ликёр поднесут нам девушки этой страны без золота.

Подкрашенные кислоты наших бренных сомнений омывают отроги первородных грехов; органическая химия успешно продвигается вперёд. В этой долине металлов собираются дымы: они готовят кинематографический шабаш. Слышатся крики ужаса заблудившихся чаек – это синхронный патологический перевод с языка оскорблённых колоний. Бродяга-каракатица выбрасывает в море маслянистую жидкость, и море меняет цвет. Здесь, на пляжах, где галька запятнана кровью, можно расслышать нежные шёпоты звёзд.

Абсолютное равноденствие.

Повернувшись спиной к равнине, мы увидим обширные пожары. Треск и крики заблудились и пропали вдали; лишь одинокий призыв рожка вдыхает жизнь в мёртвые деревья.