Ева Весельницкая - История болезни

― Подождите, Соня, ― Дмитрий, профессиональный и игрок и философ стоял передо мной взволнованный и какой-то даже растерянный. ― Не уходите. Может быть, я никогда больше не решусь на столь необдуманный поступок.

― Скажите, Соня, ― он сделал шаг и оказался очень близко, почти вплотную, мне пришлось поднять голову, чтобы видеть его глаза. Все, что я успела понять про этого человека, абсолютно не вязалось с его поведением, это было так неожиданно, что я не знала, как реагировать, да и не было у меня сил реагировать хоть как-нибудь.

Он уверенно взял меня за руку повыше локтя, притянул почти вплотную к себе, словно боясь, что я сбегу и не дам ему договорить, и прошептал, как выдохнул:

― Что вы такое знаете, Соня, что вы знаете такое, что неизвестно мне, и что дает вам право и силу, так играть, так жить, что они все знают про вас, а вы про себя. Я что-то чувствую, что лишает меня покоя, выводит из равновесия. Соня, я не могу играть! Да не влюблен же я в вас, черт побери!

― Есть проблемы? ― секъюрити вырос за его спиной. Я помотала головой успокаивающе. Все в порядке.

― Ваша внешность, ваши странные наряды, ваши как бы неприбранные небрежно подобранные кудряшки, ваши знакомства, наконец, все это было так понятно, так читаемо, но я чувствую, что-то происходит в последнее время, что-то что касается и меня. Что происходит, Соня!

Когда с человеком происходит такое, ему можно простить все: и дерзость, и напор, и небрежение приличиями.

― Все хорошо, Дмитрий, все хорошо. Просто скорлупа лопается, и нет больше сил делать вид, что вы сами по себе и мир вас не касается. Великая мистерия не имеет ни начала, ни конца и мы не выбираем себе роль, и участвуем в ней, даже ничего об этом не зная. ― и, придвинувшись к нему совсем уже вплотную, прошептала, делясь сокровенным: «В мистерии зрителей не бывает. Добро пожаловать».

И, не удержавшись, приподнялась на цыпочки и легко коснулась губами его щеки: «Быть ― это совсем не страшно. Уж я-то знаю. Удачи».

Гардеробщик накинул мне на плечи шубку, секъюрити отдал ключи от машины, и, придерживая передо мной дверь, прошептал, наклонившись к самому уху вопреки всем правилам и субординации:

― Вы уже знаете? Господина Кошевого застрелили сегодня утром.

― Мама, мама! Смотри дед Дед Мороз! ― я от удивления сама не заметила, что кричу на всю улицу.

Не помню, как и почему мы с матерью оказались на одной из центральных улиц старого города тем ранним воскресным утром. Но я до сих пор уверена, что это было утро, это было воскресенье, и это был конец лета, того странного лета моей жизни, когда меня сначала порезала практически ни за что в песочнице Люська, потом повесили, как героиню партизанку незадачливые мальчишки. И это событие, которое сейчас так неожиданно встало у меня перед глазами, и было, по всей вероятности, завершением, какой-то неведомой для меня закономерности, изменившей всю мою жизнь. Хотя бы потому, что и его я вижу во всех деталях и в нем, как и в тех предыдущих, я вижу себя или ее, ту Сонечку, как часть этого события со стороны.

Я не знаю о том, что это со мной было, я вижу это.

Мы, не спеша, шли по почти пустой тихой улице, когда возле церкви в нескольких метрах впереди остановился огромный черный автомобиль, уже одно это во времена моего детства могло стать событием, Дверцы машины с обеих сторон распахнулись, из него вышли два высоких, крепких, молодых человека, в длинных черных одежда, с длинными волосами и в каких-то странных шапочках и стали очень осторожно, как хрупкий, могущий каждую минуту разбиться предмет вынимать из брюха автомобиля кого-то, кого я сначала не увидела за их крепкими фигурами. Потом вся группа как-то перестроилась, на крыльце церкви замер быстро вышедший на встречу приезжим священник и я увидела того, чье появление вызвало у меня такую неожиданную реакцию. А ведь он не был похож на Деда Мороза. Он был маленький, худой и в черном. Правда длинная борода и волосы были белы как снег и глаза, ясные, каких почти не бывает у стариков, сияли.

Мать зашикала на меня, стараясь скрыть неловкость и смущение, стала тянуть меня за собой, чтобы быстро перейти на другую сторону, но необычайный старик уже увидел нас и шепнул что-то одному из своих подручных. Как интересно, а ведь слово «подручный» вполне могло когда-то означать именно это, тот, кто поддерживает под руку. И тот помахал нам, подзывая подойти ближе. Я чувствовала, что мать уже не просто смущена, но сердита, но меня уже ничего не могло остановить, и она покорно последовала за мной, сохраняя достоинство.