Джонатон Китс: Патология лжи

– Они никогда не представляются, Спивви.

Они никогда не представляются, и им наплевать на то, что у меня нет на них времени. Меньше всего мне хотелось отвечать на новые вопросы.

– Скажи им, что я отлучилась ограбить банк.

– И та дамочка из «Ньюсуик» опять звонила. Мне соединить…

Я повесила трубку на середине номера Горди и сказала Спивви, что сама ей перезвоню. «Ньюсуик» частенько знает о моем деле больше, чем я сама.

Она взяла трубку после первого гудка.

– Фернандес, – произнесла она, как все журналисты, склонные относиться к себе чересчур серьезно.

– Это Глория.

– Со мной никто не желает разговаривать. Я пыталась связаться с агентом Броди, а они отослали меня к пресс-секретарю. Броди никогда так не поступал, когда я…

– Просто сейчас я его интересую больше, чем ты.

– Глория, умоляю, у меня такая запарка. Есть что-нибудь новенькое по Пи-Джею?

– Он все еще мертв.

– Это не… – Она вздохнула. – Ты ведь не хочешь, чтобы номер вышел без упоминания о тебе?

– Напиши обо мне еще один очерк. Все уже написали.

– Ты хочешь сделать признание?

– Уверена, я смогу что-нибудь сочинить. Ради возвращения на первую полосу.

– Спасибо, пожалуй, мне хватит какой-нибудь цитаты.

– Погоди-ка.

Я посмотрела на перечень фраз, который подготовила для этих целей, рядом с каждой – квадратик для отметок, чтобы не повторяться и не наскучить.

– Как насчет вот такого: «Это прекрасная новость для ФБР. То, что редактора его калибра можно прихлопнуть вот так запросто, – откровенное приглашение для профессиональных преступников повсюду. В наши дни Америка действительно стала свободной страной…»

– «…профессиональных преступников». – На заднем фоне я четко слышала стук пальцев по клавиатуре, обращающих мои слова в типографский шрифт. – Или лучше «профессиональных убийц»?

– Как тебе больше нравится. Ты же у нас журналист.

Тут снова вклинилась Спивви:

– Доктор Грин на второй линии.

– Папа! – Я разъединилась с Фернандес.

– Ты даже не знаешь, что ты пропустила, принцесса, редактируя свой журнальчик дни напролет.

– Что – мы подтянули еще одно личико, а?

Выдающимся хирургом папу делало то, что он никогда не знал, как будет выглядеть тело после операции. Он был как ребенок, балующийся с химическими реактивами.

– Вообще-то ушили пузико. Это одна из самых увлекательных задач.

– Расскажи подробнее.

– Поужинаешь со мной? Я заказал столик у «Этрусков».

– Ну я же объясняла.

– У тебя свидание.

– Ничего серьезного. Так, один писатель. Хочу добиться его расположения.

– Ты встречаешься с писателем.

– Он женат, обременен парочкой детей и сидит на прозаке. Его зовут Перри. Тебе не о чем беспокоиться, папочка.

Папа всегда за меня волнуется. Защищает меня от нежелательных элементов. Защищает меня от себя самой.

– Ты знаешь, как меня найти.

– Я люблю тебя, папочка, больше всех на свете. Но у меня звонок на другой линии…

Агент Броди. ФБР вселяло такой ужас в Спивви, что она соединила его со мной, не спрашивая разрешения.

– Я только что наговорила «Ньюсуик» комплиментов в ваш адрес.

– Я восхищаюсь вами, Глория.

– Благодарю.

– Но у меня еще не было случая сделать вам комплимент по поводу ваших откровений в последнем номере «Тайм».

– Кошмарная вышла фотография? Я там выгляжу настоящей преступницей.

– Но история великолепна, повторюсь. И рассказ вашего преподавателя. И рассказ вашего отца.

– Он меня очень любит. Я его единственная дочь.

– И лучшая ученица.

– Он научил меня всему.

– Он ведь в некотором роде доктор?

– Хотите сделать липосакцию?

– Почти хирург.

– У него была большая практика с ожоговыми больными.

– В госпитале в Сан-Франциско.

– Он был лучшим.

– Он ведь там преподавал…

– Он работал только с самыми талантливыми студентами.

– Анатомию. Вскрытия, если я не ошибаюсь. Его студентам доставались лучшие трупы.

– Да. Пи-Джей бы на его курсе успеха не имел. Да и я, пожалуй, тоже.

Первое, что нужно знать о трупах: прежде чем препарировать, их годами вымачивают в формальдегиде. В результате они становятся удобными с точки зрения анатомии, но из-за консервации текстура и плотность уже не те, не как у живого тела. Кожа становится сухой, как писчая бумага. Мускулы тоже меняются – они твердые и волокнистые, точно пережаренная индейка. Но самые драматические превращения происходят с мозгом: in vivo [5]это влажная желеобразная масса, а у трупа он становится плотным и сжатым, как мячик. Трупы бескровны. Окрашенные участки указывают, какие вены были использованы для выкачивания жидкостей, в артерии делают инъекции формальдегида. Формальдегид пахнет, как джин. Точнее – как перегар от дешевого джина после бурной попойки.