Джоанн Гринберг: Я никогда не обещала тебе сад из роз

— Врачи говорят, так нужно, — прошептала в ответ Эстер, неподвижно лежавшая лицом к стенке.

— Врачи… — Джейкоб с самого начала не хотел подвергать семью такому испытанию.

— Место хорошее, — сказала она чуть громче, как и рассчитывала.

— Одно название — психиатрический стационар, а на самом деле — застенки, Эс, застенки, куда можно упечь кого угодно. Что хорошего найдет в таком месте наша девочка… совсем еще ребенок!

— Господи, Джейкоб, — прошептала жена, — сколько времени мы раздумывали, прежде чем принять решение? Если уж даже врачам не доверять, так куда нам податься, у кого просить совета? Доктор Листер говорит, помощи больше ждать неоткуда. Нужно хотя бы попытаться! — Она вновь упрямо отвернулась к стенке.

Джейкоб смолчал и в очередной раз уступил жене; у той на все был готов ответ. Они пожелали друг другу спокойной ночи; каждый, притворяясь спящим, задышал глубоко и ровно, чтобы обмануть другого, а глаза до боли настороженно вглядывались в темноту.

За стеной на кровати лежала Дебора. В Империи Ир существовала такая нейтральная территория — Четвертый Уровень. Туда можно было попасть лишь по чистой случайности, но не по плану и не по своему хотению. На Четвертом Уровне не было переживаний, которые носишь в себе, не было ни прошлого, ни будущего, которые нужно перемалывать. Не было ни воспоминаний о собственном «я», ни тем более владения им; не было ничего, кроме упрямых фактов, которые приходили к ней незваными по мере надобности, без привязки к чувствам.

Теперь, лежа в постели, она достигла Четвертого Уровня, и будущее перестало ее волновать. Люди в соседней комнате, видимо, приходились ей родителями. Очень хорошо. Но они принадлежали к туманному миру, который сейчас развеивался по мере того, как ее, ничем не отягощенную, уносило в новые пределы, не таившие никаких тревог. Удаляясь от мира прежнего, она вместе с тем удалялась и от хитросплетений Империи Ир, от Синклита Избранных, от Цензора, от ирских богов. Перевернувшись на другой бок, она погрузилась в глубокий и успокоительный сон без сновидений.

Утром семья продолжила путь. Когда машина отъезжала от мотеля в солнечную дневную даль, Деборе пришло в голову, что путь может продлиться вечно и тогда нынешнее ощущение покоя и великолепной свободы станет новым подарком от не в меру требовательных, по обыкновению, богов и властителей Ира.

Через несколько часов, когда местность сделалась золотисто-охристой и на городских улицах заметались солнечные зайчики, мать спросила:

— Ты не пропустишь поворот, Джейкоб?

Из бездонного Жерла, что в Империи Ир, донесся вопль: «Безвинна! Безвинна!»

Дебора Блау, оказавшаяся на свободе, ударилась головой о стык двух миров. Удар, как всегда, получился зловеще беззвучным. В том мире, где она жила самой полной жизнью, солнце в небе раскололось, почва взорвалась, тело рассыпалось на части, зубы и кости, посходив с ума, раскрошились. Между тем в другом мире, населенном призраками и тенями, какой-то автомобиль свернул на боковую дорожку, ведущую к зданию из красного кирпича. Окруженная деревьями постройка рубежа двадцатого века слегка обветшала. Вполне подходящий фасад для сумасшедшего дома. Когда автомобиль затормозил у входа, Дебора еще не оправилась от столкновения; не так-то просто оказалось выбраться из машины и без заминки подняться по ступеням в вестибюль, где, наверное, поджидали врачи. На всех окнах были решетки. Дебора молча улыбнулась. Все сходится. Ладно.

При виде решеток Джейкоб Блау побледнел. Теперь у него не повернулся бы язык сказать себе «дом отдыха» или «санаторий». Голая и холодная, как эти железные прутья, на него смотрела правда. Жена попыталась внушить ему на расстоянии: «Этого следовало ожидать. Что тут удивительного?»

Их приняли не сразу; время от времени Эстер Блау привычно изображала веселье. Если не считать зарешеченных окон, помещение выглядело так же, как любой другой приемный покой, и она отпустила банальную остроту насчет древности лежавших на столике журналов. Откуда-то из коридора послышался скрежет поворачиваемого в замке большого ключа, и Джейкоб, вновь цепенея, беззвучно простонал: «Только бы не за ней… не за нашей малышкой Дебби…» Он не заметил, как на лице дочери вдруг проступила беспощадность.

На пороге медлил дежурный врач. Потом этот квадратный, приземистый человек нырнул к ним в приемный покой, где осязаемо висела душевная боль. Это старое здание — он понимал — внушало ужас всем входящим. Сейчас он готовился как можно скорее увести девочку, предварительно успокоив родителей, чтобы те не сомневались в правильности своего решения.