Александр Чаковский: Нюрнбергские призраки (книга вторая)

— Подавитесь вы своими ампулами! — крикнул Адальберт.

Этот сон повторялся не раз. Увидев человека в темных очках, Адальберт уже знал, что будет дальше. И все повторялось снова и снова.

Адальберту хотелось задушить этого торговца смертью, но, когда он протягивал к нему руки, человек в очках исчезал. Нет, не сразу. Он как бы растворялся в воздухе. По частям… Вот остались голова и верхняя часть туловища. Потом — только ладонь с ампулами. Еще мгновение, и исчезали все следы торговца небытием, и только откуда-то издалека слышался его голос:

— Цианистый калий… Цианистый калий…

Наконец Адальберт проснулся. Он чувствовал себя разбитым, тревожные мысли, как осы, жалили его сознание.

Адальберт бросил взгляд на жену. Она полулежала в соседнем кресле, укрытая шотландским клетчатым пледом, который принесла заботливая стюардесса. Ангелика дремала. Плед на ее вздутом животе тихо колебался в такт прерывистому, затрудненному дыханию. О, как Адальберт боялся преждевременных родов! Ни он, ни сама Ангелика не могли точно высчитать, сколько времени уже длилась беременность. По мнению врача, она приближалась к завершению. Значит, роды могли наступить в ближайшую неделю или даже в любой день…

Еще не так давно Адальберт считал, что с ребенком надо повременить. Сначала — потому, что отдавал все свои силы карьере в нацистской партии и в гестапо, а ребенок мог стать помехой, потом — из-за войны, перевернувшей жизнь в Германии вверх дном. Но теперь-Теперь, приняв по требованию Гамильтона и патера Вайнбехера решение покинуть родину, где после капитуляции над ним нависла угроза суда и многолетнего заключения, если не смертной казни, Адальберт жил надеждой на рождение сына. О дочери он даже не думал. Ему нужен был сын, которого он мог бы воспитать как подлинного национал-социалиста. А в том, что национал-социалистическая Германия возродится из пепла, Адальберт не сомневался.

Что же в конечном итоге побудило его воспользоваться предложением Гамильтона и выехать в Аргентину? Во-первых, страх, не оставлявший Адальберта ни на минуту: он боялся, что его опознают, несмотря на пластическую операцию. Во-вторых, его убедили заверения Гамильтона в том, что в Парагвае и Аргентине собирается сейчас весь цвет национал-социализма. Эти люди понадобятся Германии, когда пробьет час ее возрождения, а пока — пусть на расстоянии — они будут способствовать приближению этого часа.

И Адальберт принял условия Гамильтона, тем более что «Мастер» — патер Вайнбехер — распорядился отдать американцу хранившийся в тайнике список нацистской агентуры, работавшей в концлагерях. Гамильтон был щедр: он разрешил Адальберту взять себе золото и платину, припрятанные там же.

Настаивая на том, чтобы Адальберт немедленно отправился в Аргентину, Гамильтон не раз беседовал с ним об этой стране. Он рассказывал о поселениях немецких эмигрантов, о том, как успешно они занимаются ремесленнической и коммерческой деятельностью, об огромном влиянии пронацистских кругов на аргентинскую политику. Ведь еще в 1931 году в Буэнос-Айресе было создано объединение, назвавшее себя местной организацией НСДАП.

…И вот он приближается к неведомой стране, которая всегда казалась ему почти нереальной.

До сих пор для Адальберта существовало только два мира: немецкий, частью которого был он сам, и враждебный, ненавистный ему мир «красных». Теперь он приближался к миру третьему.

Адальберту было бы трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем он услышал тихое позвяки-вание и увидел в проходе стюардессу, катившую столик, уставленный бутылками и стаканчиками. У каждого ряда кресел стюардесса останавливалась. Адальберту не хотелось вступать с ней в разговор, и когда она подкатила свой столик к креслу, в котором дремала Ангелика, он закрыл глаза. Но было уже поздно — стюардесса успела увидеть, что он не спит.

— Что-нибудь выпить, сэр? — спросила она.

До сознания Адальберта не сразу дошла эта простая английская фраза, и он пробурчал в ответ что-то нечленораздельное.

— Не угодно ли выпить? — снова спросила стюардесса, на этот раз по-немецки.

— Нет, спасибо! — автоматически ответил Адальберт тоже по-немецки.

— А ваш сосед? — спросила стюардесса.

— Не знаю. — Он спит, — неприязненно ответил Адальберт.

— Я вовсе не сплю! — несколько обиженно произнес человек в золотых очках. — Двойное виски с содовой. Без льда, пожалуйста!

Он говорил по-немецки без малейшего акцента.