Дэниел Уоллес
Мистер Себастиан и черный маг
Моим детям: Эбби, Лилиан и Генри
Дорогая!
Я должен рассказать тебе кое-что.
После того как мы похоронили твоего Генри и пришли домой, я вернулся в Алабаму. Обязан был. Мучительная неизвестность погнала меня туда. Там я имел возможность поговорить с теми, с кем Генри работал последние несколько лет, — его друзьями, бывшими с ним до конца. Ты когда-то видела их. В те времена они казались нам такими невероятными, правда? Как они смотрели на нас — почти онемев от печали, словно мы явились в их мир из глубины какого-то дурного сна. Однако я знал, им есть что рассказать, и вернулся в надежде, что они заговорят, и они заговорили. Они оказались очень дружелюбными и общительными, чего совсем не ожидаешь от людей столь своеобразных занятий и исключительных свойств. Помнится, тогда я сказал тебе, что уезжаю по делам в Саванну, — это была ложь, за которую теперь прошу прощения. Но я хотел узнать о Генри все, что возможно. Постоянно думал о нем. Был не в силах забыть выражение его лица в тот последний день. Оно преследует меня во сне и, знаю, будет преследовать в смерти. Я ни в чем не повинен. Но у меня такое чувство, будто я оказался посреди бескрайнего океана в спасательной шлюпке, в которой место только нам двоим, и Генри плывет рядом, взывая ко мне, простирая руки, — а я ничего не могу сделать, лишь только смотреть, как он тонет.
В этих моих записках — все, что мне известно. Мы никак не предполагали, что наша жизнь сложится так, как она сложилась; уверен, что и Генри не предполагал и не хотел того, что послала ему судьба. Отличие в том, что нам повезло, тогда как Генри — нет. В глубине души хочется, чтобы Генри остался навсегда загадкой, но в конце концов все же лучше, когда мы как можно больше знаем о человеке, видим, что у него внутри, особенно если речь идет о собственной нашей семье — людях, порой самых загадочных среди всех наших знакомых. Придет день, и твой сын, а мой внук, возможно, прочтет эти записки. Мне думается, важно, чтобы он узнал историю Генри и о нашей роли в ней. Я ни в чем не повинен, но все-таки надеюсь, что ты сможешь простить меня.
Джеймс
20 мая 1954 года
Иеремия Мосгроув — хозяин «Китайского цирка Иеремии Мосгроува» — принял Генри Уокера в труппу четыре года назад, ровно в середине двадцатого столетия, принял чуть ли не сразу, как только тот вошел в его кабинет: ему нужен был маг. После Руперта Кавендиша представления почти уже год проходили без мага. Сэр Руперт Кавендиш, как он именовался на афишах, был искусным фокусником — то есть пока не утратил ловкости рук. Некоторое время его еще держали с номером, в котором он угадывал вес и возраст добровольцев из публики. Но он всегда оказывался чересчур проницателен и скоро уже не мог никого выманить на арену. Последнее, что слышал о нем Иеремия, — это то, что он устроился на птицеферму, потрошить кур. А потом и вовсе как в воду канул. Но какой же цирк без мага? Его и цирком-то нельзя назвать.
Прежде чем стать хозяином, Иеремия — исполин, почти сплошь заросший волосом, — был Человеком-Медведем: лишь кончики пальцев да блеск щек свидетельствовали, что у него все-таки не звериная шкура, а человеческая кожа. Однако и он имел заветную мечту, и, когда предыдущий хозяин цирка умер (естественной смертью, что удивительно в этом мире потешных уродов и потешных несчастий), Иеремия, используя свой устрашающий вид и словесные убеждения, взошел на трон, который с тех пор не покидал. Ничего не изменилось в цирке за время его правления, кроме названия: хотя в труппе никогда не бывало ни единого китайца, Иеремии нравилось, как это звучит. Так что это был «Китайский цирк».
В день, когда появился Генри, кабинет Иеремии состоял из куска фанеры, положенного на двух деревянных лошадок и служившего ему столом, и единственного стула, — ни стен, ни потолка, а под ногами вместо ковра солома да конский помет на краю поляны, которую он облюбовал для представления. Генри появился ниоткуда. Позже кто-то рассказывал, что видел, как он в одиночестве бредет издалека по дороге, кто-то — как он выбирается из лощины, — историю его таинственного появления, завершившуюся столь же таинственным исчезновением четыре года спустя.
— Покажи-ка, что ты умеешь делать, — сказал ему Иеремия, весь из себя такой занятой.
Но у Генри — изможденного, дрожащего — ничего не получалось.
Читать дальше