Луиджи Пиранделло - Новеллы

— И так как он назвал ваше имя, — продолжала девушка, — то мы и пришли сюда, чтобы...

— Нет, нет, простите, синьорина, — запротестовал Польяни. — Раз уж вы застали тут моего друга...

— Сделай одолжение, оставь меня в покое! — взорвался Колли и, дрожа от гнева, направился к двери.

Польяни силой удержал его за руку:

— Обожди, видишь ли... ведь синьорина Консальви... разве ты не слышал? Синьорина Консальви обратилась ко мне только потому, что полагала, будто тебя нет в Риме...

— Но ведь она все изменила! — воскликнул Колли, вырываясь. — Пусти меня! При чем тут я? Синьорина Консальви пришла к тебе! Простите, синьора, простите, синьорина, и разрешите откланяться...

— Знай же, — решительно проговорил Польяни, не выпуская руки приятеля, — я за это дело не возьмусь! Если ты откажешься, значит, ни один из нас не будет этим заниматься...

— Но, простите... а вместе? — нерешительно предложила синьора Консальви. — Разве вы не можете работать вместе?

— Я крайне огорчена, что послужила поводом.. — начала было девушка.

— Да нет, что вы! — в один голос запротестовали Колли и Польяни.

Затем Чиро Колли прибавил:

— Ведь я уже ни за что не берусь, синьорина! Видите ли, у меня даже нет теперь студии, я больше ни на что не способен, разве только говорить колкости каждому встречному и поперечному... Постарайтесь лучше уломать этого болвана...

— Знай, что это бесполезно! — твердо заявил Польяни. — Либо вместе, как предлагает синьора Консальви, либо я тоже отказываюсь.

— Вы позволите, синьорина? — произнес тогда Колли, протягивая руку к свернутому в трубку листу, который лежал на диване возле девушки. — Мне не терпится взглянуть на ваш рисунок. Когда я его посмотрю...

— О, ради Бога, только не думайте, что это что–нибудь необыкновенное! — пролепетала синьорина Консальви, дрожащими руками разворачивая рисунок. — Я едва умею держать карандаш в руках... Я сделала лишь набросок, всего несколько штрихов, только чтобы передать свою мысль... вот...

— Она одетая?! — внезапно закричал Чиро Колли, как будто его неожиданно ударили, пока он рассматривал рисунок.

— То есть как... одетая? — с тревогой спросила оробевшая девушка.

— Нет уж, простите! — с жаром продолжал Колли. — Вы изобразили Жизнь в сорочке... ну, скажем, в тунике! Нет, нет, она должна быть обнаженной, обнаженной, обнаженной! Жизнь непременно должна быть обнаженной, милая барышня. Так–то!

— Простите, — прошептала, опустив глаза, синьорина Консальви. — Прошу вас, вглядитесь получше.

— Да я вижу, я все вижу, — отвечал с еще большим жаром Чиро Колли. — Вы хотели изобразить самое себя, нарисовать свой портрет; но позвольте уж нам считать, что вы куда более прекрасны. А ведь это будет не только надгробный памятник, но и памятник искусства! Фигура эта, с вашего позволения, должна изображать Жизнь, которая вступает в брачный союз со Смертью. Коль скоро скелет в одежде, то Жизнь непременно должна быть обнаженной, нужно ли это долго объяснять? Да, совершенно обнаженной и прекрасной, любезная барышня, чтобы служить контрастом этому закутанному в саван мертвецу! Обнаженной, не так ли, Польяни? Обнаженной, не правда ли, синьора? Совершенно обнаженной, понимаете, синьорина? Я бы сказал, обнаженнейшей. С головы до пят! Поверьте, иначе это будет походить на сцену в лазарете: он — в простыне, она — в халате... Ведь мы же создаем скульптуру, из этого и только из этого следует исходить!

— Нет, нет, извините меня, — проговорила синьорина Консальви, вставая одновременно с матерью. — С точки зрения искусства ваши доводы, очевидно, вполне убедительны, не спорю! Но то, что я хочу выразить, можно выразить только так, как я задумала. И если вы будете настаивать, мне придется отказаться...

— Но почему, простите? Почему вы усматриваете в этой скульптуре саму себя, а не символ, не аллегорию, скажите на милость? Ведь то, что эта девушка красива, еще не значит, простите...

А синьорина Консальви в ответ:

— И вовсе не красива, я знаю; но я хочу, чтобы это был не символ, а я, я сама, моя судьба, мои чувства, иначе я не могу. А затем подумайте и о том месте, где должен стоять памятник... Одним словом, я не могу согласиться.

Чиро Колли развел руками и втянул голову в плечи.

— Предрассудки, — пробурчал он.

— Или скорее чувства, которые следует уважать, — поправила его девушка с мягкой, печальной улыбкой.

Наконец порешили, что оба скульптора условятся обо всем с комендаторе Сералли, после чего синьора Консальви и ее дочь откланялись.