Луиджи Пиранделло - Новеллы

— Я уже стар, синьорина, — сказал он, — и понимаю... многое понимаю! Но прежде всего, мне представляется, никогда не следует поддаваться гневу, и когда возникают недоразумения, то лучше всего объясниться начистоту... да, да, объясниться, синьорина, объясниться начистоту, ничего не утаивая и не горячась... Разве не так?

— Конечно, так... — растерянно подтвердила синьорина Агата.

— А посему, — продолжал профессор Тоти, — позвольте мне войти и позовите сюда Джакомино.

— Но его дома нет!

— Вы опять за свое?! Зачем вы мне говорите, что его нет дома? Джакомино здесь, и вы должны тотчас же позвать его. Мы с ним все спокойно обсудим! Я уже стар и все понимаю, потому что и я ведь был когда–то молодым, синьорина. Мы с ним все спокойно обсудим, так и скажите ему. А теперь позвольте мне войти.

В скромной гостиной профессор Тоти опустился на стул и усадил к себе на колени Нини; ему пришлось довольно долго ожидать, пока сестра уговаривала Джакомино.

— Сиди спокойно, Нини... мой хороший! — говорил старик время от времени ребенку, которому непременно хотелось подойти к столику, где так заманчиво сверкали фарфоровые безделушки; между тем профессор терялся в догадках, что за нелепая и, видимо, серьезная ссора могла произойти в его доме, и притом так, что он даже ничего не заподозрил. Ведь Маддаленина такая добрая! Что дурного могла она совершить? Чем могла она вызвать столь сильное негодование даже у сестры Джакомино?

Профессор Тоти, до сих пор полагавший, что речь идет о мимолетной размолвке, начал теперь не на шутку тревожиться.

А вот наконец и Джакомино! Господи, до чего у него взволнованное лицо! Какой взъерошенный вид! Но что это? Как он смеет? Он холодно отстраняет малыша, который бросился к нему навстречу, протягивая ручонки и радостно крича: «Джами! Джами!»

— Джакомино! — сурово, восклицает пораженный в самое сердце профессор Тоти.

— Что вы хотели мне сказать, профессор? — быстро спрашивает Джакомино, избегая смотреть в глаза старику. — Я нездоров... Я лежал в постели... Мне трудно говорить, и мне сейчас не до гостей...

— Но ведь ребенок!..

— Ах, да... — спохватывается Джакомино, наклоняется и целует малыша.

— Ты себя дурно чувствуешь? — продолжает профессор, слегка успокоенный этим поцелуем. — Я так и предполагал, потому и пришел сам. У тебя голова болит, да? Садись, садись... Давай немного побеседуем. Пойди сюда, Нини... Ты слышал, что Джами бобо? У него голова болит... да, дорогой, у нашего Джами головка болит... Будь умником, мы скоро пойдем домой. Я хотел спросить тебя, — прибавляет старик, поворачиваясь к Джакомино, — говорил ли с тобой о чем–нибудь директор Земельного банка?

— Нет, а что такое? — спрашивает с беспокойством Джакомино.

— Дело в том, что вчера я разговаривал с ним о тебе, — отвечает с загадочной улыбкой профессор Тоти. — Твое жалованье не слишком–то велико, сынок. И знай, одного моего слова...

Джакомино корчится на стуле и с такой силой сжимает кулаки, что ногти впиваются ему в ладони.

— Профессор, я вам весьма признателен, — говорит он, — но сделайте милость, ради Бога, не заботьтесь больше обо мне! Очень прошу вас!

— Ах, так! — произносит профессор Тоти, все еще продолжая улыбаться. — Браво! Выходит, мы уже больше ни в ком не нуждаемся, да? Ну а положим, что я хочу это сделать ради собственного удовольствия? Мой милый, если не о тебе, то о ком же мне, по–твоему, заботиться? Я уже стар, Джакомино! А старики — ну, если, разумеется, они не эгоисты! — старики, которые бедствовали, как я, пока не добились определенного положения, радуются, видя, что достойные молодые люди продвигаются в жизни с их помощью; они разделяют радость своих питомцев, их чаяния и надежды, они с удовлетворением наблюдают, как те мало–помалу занимают должное место в обществе. А по отношению к тебе... я к тому же... ну, ты ведь прекрасно знаешь... я смотрю на тебя, как на сына... Что с тобой? Ты, кажется, плачешь?

Джакомино и в самом деле закрыл лицо руками и весь содрогается от безудержных рыданий, которые тщетно пытается подавить.

Нини, испуганно смотрит на него, потом поворачивается к профессору и говорит:

— Джами бобо...

Старик поднимается и хочет положить руку на плечо Джакомино, но тот вскакивает со стула, точно в порыве отвращения; лицо юноши вдруг искажается, и он с отчаянной решимостью, не помня себя, кричит:

— Не приближайтесь ко мне! Уходите, профессор, умоляю вас, уходите! По вашей вине я испытываю адские муки! Я не заслуживаю вашего расположения и не желаю его, слышите, не желаю!.. Уходите, Бога ради, уходите, уведите ребенка и забудьте, что я существую на свете!