Глен Голд: Картер побеждает дьявола

Тишину нарушил пронзительный женский вопль:

– Это его нога! Нога президента!

За первой ногой на сцену рухнула вторая, потом рука, половина торса – вскоре сверху дождем посыпались окровавленные части тела. Гриффин вытащил из кобуры кольт и сделал несколько шагов вперед, убеждая себя, что все это фокус, а не шутка безумца: заманить президента на сцену и убить на глазах у жены, Секретной службы, газетчиков и тысячи зрителей.

В зале творилось что-то невообразимое: кто-то вскочил и перекликался с соседями, кто-то успокаивал близких к обмороку женщин. В этот самый миг сверху донесся голос Картера: «Леди и джентльмены, вот вам глава государства!», и на авансцену с глухим стуком рухнула отрубленная голова президента Гардинга.

Женщины завизжали. Несколько смельчаков бросились мимо Гриффина к сцене, но все замерли, когда театр огласился могучим рыком, из-за кулис на сцену выбежал огромный лев и принялся пожирать кровавые останки.

– Он жив! Я знаю, с ним все должно быть хорошо! – истерически завопила миссис Гардинг, перекрывая крики толпы. Внезапно грянул выстрел. По театру прокатилось эхо. Картер вышел из-за кулис на середину сцены в пробковом шлеме поверх чалмы. В руке у него было ружье. Лев теперь лежал на боку, лапы его слабо подергивались.

– Леди и джентльмены, прошу еще минутку терпения. – Картер говорил спокойно и сдержанно, как будто он один здесь сохранил хладнокровие.

Ручной бензопилой он вскрыл льву брюхо, и оттуда выступил президент Гардинг, веселый и здоровехонький. Гриффин сел на пол, держась за грудь и мотая головой.

По мере того как зрители осознавали, что видели фокус, аплодисменты становились всё громче: публика восхищалась мастерством Картера и особенно смелостью президента. Зал рукоплескал стоя. Гардинг подошел к рампе и обратился к жене: «Все хорошо, Герцогиня! [1]Я отлично себя чувствую и готов хоть сейчас ехать на рыбалку!»

Через два часа он скончался.

Четыре дня спустя, в понедельник шестого августа, останки Гардинга направлялись в последний путь к месту упокоения в Мэрион, штат Огайо. «Геркулес», на котором, по всей видимости, по-прежнему неуловимо скрывался Чарльз Картер, боролся с южным штормовым ветром у тропика Рака. В полдень Джек Гриффин и его начальник, полковник Эдмунд Старлинг, прибыли на пароме из Сан-Франциско в Окленд и взяли такси до Хилгерт-серкл, что на берегу озера Мерритт, куда самые богатые семьи перебрались после крупного землетрясения. Дом номер один по Хилгерт-серкл – розовато-серая вилла в итальянском вкусе – семью этажами-ступенями расположился на склоне Чайна-хилл. Соседние особняки были выстроены в виде крепостей с башенками, дом номер один изумлял ампирной роскошью: арки, терракотовые купидоны, горгульи, шпалеры, завитые страстоцветом. Никто не упрекнул бы архитектора в недостатке воображения.

Гриффин в ужасе взглянул на ведущие к вилле сто мраморных ступеней, потом закатал брюки и двинулся вверх. Меньше чем на середине пути его настигла одышка. Недавно он начал заниматься зарядкой, однако такая нагрузка была ему явно не по силам. Старлинг, на тридцать лет моложе, легко взбежал по лестнице.

Полковник – из молодых и многообещающих – стремительно рос по службе и привык, что с его мнением считаются. Каждое утро он вставал в пять, чтобы до работы прочесть главу из Библии, сделать зарядку вместе с шефом Бюро и плотно позавтракать. Вдобавок природа наградила его приятной наружностью и неиссякаемым жизнелюбием. Довольно часто (на взгляд Гриффина, чересчур часто) полковник принимался насвистывать мелодии Стивена Фостера. Однако тяжелее всего было снести всегдашнюю, неподдельную кротость Старлинга. Гриффин ненавидел полковника и одновременно презирал себя за это недолжное чувство.

С вершины лестницы перед ними открылся великолепный вид на озеро, центр Окленда и, за туманной дымкой, силуэт Сан-Франциско. Гриффин остановился отдышаться, делая вид, что любуется панорамой.

– Эх, сейчас бы ружье, – шепнул Старлинг.

– Думаете, понадобится?

– Нет, мистер Гриффин. Я про уток на озере. Кажется, есть даже несколько нырков, хотя сейчас не сезон.

Гриффин кивнул, силясь выглядеть понимающим, или умным, или еще каким-нибудь, а не просто бесполезным придатком к полковнику. Он пережил тяжелые дни (муки совести, депрессия, решимость искупить свою вину) и потратил много часов, роясь в темном прошлом Чарльза Картера. Свои подозрения – а их было много – он изложил Старлингу, который ограничился единственным словом: «Хорошо», которое могло означать, что угодно.