Глен Голд - Картер побеждает дьявола

– Часть?

– Я ведь сказал: у меня устают глаза.

– Думаю, зрители плевались.

– Не совсем так. Но и восторга не выказали. Они были… как это сказать… безразличны.

На улицу вышла очередная группа. Несколько мальчишек в коротких штанишках побежали снова занимать очередь. Родители крикнули вслед, что это последний раз.

– Джеймс?

– В тысяча девятьсот сорок первом, – сказал Картер, – истечет срок патента, верно?

Джеймс кивнул, и Картер продолжал:

– До тех пор «Радиовещательная корпорация» не допустит массового распространения телевидения.

– Мне жаль, что ты начинаешь разбираться в бизнесе.

– До тысяча девятьсот сорок первого, – объявил Картер. – Это то время, которым я располагаю.

– Фило… – Джеймс замолчал. – Время, которым ты располагаешь?

Картер сморгнул. Руки его были засунуты глубоко в карманы. Он двинулся вперед, глядя на «шевроле», «паккарды» и «форды», но практически не замечая их. Джеймс положил руку брату на плечо, и они пошли вместе.

Семнадцать лет, если хорошенько подумать, достаточный срок для приключений. Для начала: в сентябре 1924 года в Оклендском приозерном парке состоялась свадьба.

Картер представлял себе тихое благопристойное торжество. Феба внимательно его выслушала, вытянула все подробности: струнный квартет, десять человек гостей, умеренные закуски – и объявила, что так не пойдет.

Парк преобразился и стал таким, каким виделся оклендцам в мечтах – прекрасным. Стены лодочной станции увили жасмином, дорожку между дубами посыпали розовыми лепестками, в воздухе звенел музыкальный смех и настоящая музыка: Феба пригласила джаз-банд Сида Лепротти.

За несколько дней до свадьбы Картера охватила легкая паника. Он пригласил только друзей, не связанных с братством иллюзионистов, поскольку прекрасно знал, чего ждать от коллег. Внезапно в дверь постучали, и все приготовления пошли прахом: на пороге стоял Говард Тёрстон и улыбался. Он вообще постоянно улыбался в последнее время, потому что недавно сделал лицевую подтяжку. В руке он держал приглашение на свадьбу, которое прислала Феба вместе с просьбой привести как можно больше фокусников.

В итоге подготовка к свадьбе оказалась для Картера куда сложнее, чем для большинства других женихов. Тёрстон, как лев,

боролся за право стать его шафером – не потому, что они были близкими друзьями, а по вредности характера. Он сказал, что очень любит жениться – настолько, что делал это трижды. Вероятно, объяснение крылось в его привычках: в каждой поездке он последовательно заполнял отдельный чемодан дамскими панталонами, на которых писал имя владелицы и оценку.

– Извините, Говард, – сказал Картер с видом самого искреннего сожаления. – Моим шафером будет Джеймс.

Так что Тёрстон организовал Картеру мальчишник, который прошел в Сан-Франциско и ничем не отличался от других подобных вечеринок, за одним исключением: жених, ничуть не изменившийся со времен Джесси Хейман, отсутствовал.

Фотографии первой свадьбы Картера родители наклеили в альбом. Он ни разу туда не заглядывал: сперва было недосуг, потом – слишком больно. Они с Сарой поженились в Лоуренсвилле, штат Канзас, в церкви, в присутствии родственников, затем был пикник. Сейчас он достал эти фотографии, увидел лица – свое и невесты, – наполненные предвкушением будущего.

Когда-то Картер боялся, что снимки разбудят грусть, которую не удастся погасить. Тем не менее за два дня до свадьбы с Фебой он смотрел альбом и жалел, что не может крикнуть молодой паре на фотографиях: «Эй! Ваше счастье будет кратким, но вас ждет замечательное время!» Он переменился; сердце переполняла радость. Встретив Фебу, он снова стал оптимистом, хоть и не поглупел.

Потом, одним прекрасным осенним утром, ему показалось, что он впал в кому и очнулся перед алтарем, на глазах у ста пятидесяти пяти нарядно одетых людей, в визитке, под «Канон» Пахельбеля в исполнении трубы, тромбона, банджо, кларнета, альтового саксофона и стиральной доски.

Волосы Фебы украшали белые розы, в руках она держала букет экзотических цветов. На ней было белое шелковое платье, простое, расшитое бисером по подолу, но без кружева. Фату она не надела, поскольку вуалей наносилась у Буры на всю жизнь вперед. Лицо у нее, когда она шла по проходу между скамьями, было фантастически белое, как мраморное.

Посаженого отца не было – на этом настояла Феба. К алтарю ее вела новая спутница – немецкая овчарка Лили Марлен.