ШАНЬ СА - ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ИВЫ

— Я покинул родину в двенадцать лет и никогда туда не возвращался. Если вы соблаговолите стать гостем в моём скромном жилище, я угощу вас свежим чаем и выслушаю рассказ о родных краях.

Путешественник с радостью согласился, взял коня за уздечку и последовал за Чун Яном. Они долго поднимались вверх по ручью и наконец добрались до хижины. Чун Ян разжёг огонь, вскипятил воду и подал гостю зелёный чай в чашке тончайшего, почти прозрачного фарфора эпохи Цзиндэ [2] Во времена династии Мин городок Цзиндэ славился своими фарфоровыми мануфактурами. — она была в числе немногих ценностей, спасённых после разорения семьи.

Себе Чун Ян взял глиняную пиалу и заговорил с юношей о красотах провинции Чжэцзян. Он вспоминал шумные улицы, по которым, одурманенные ароматом цветущего жасмина, бродили как сомнамбулы продавцы супа, точильщики, брадобреи и стекольщики.

Взгляд Чун Яна блуждал в пустоте. Его семья когда-то владела множеством карет, та, что принадлежала ему, была самой красивой и всегда катилась с горделивой плавностью, словно везла восьмидесятилетнего старика. Весной, в ночи полнолуния, все поднимались на борт большой ярко раскрашенной шхуны и ужинали на воде Западного озера. Им подавали изысканные блюда и заморские фрукты на нефритовых тарелках. На носу музыкант играл на флейте. Шхуна в полной тишине плыла вдоль берега, где пламенели азалии, весло разбивало отражение луны на чёрной глади вод, и оно серебристой змейкой ускользало в глубину.

Чун Ян украдкой отёр слёзы и спросил гостя, знаком ли ему старинный дом их семьи на центральном проспекте города.

— Конечно, — отвечал тот. — Он мало-помалу приходил в упадок, и никто не захотел купить его. О былом процветании напоминают лишь две плакучие ивы с густыми кронами.

— Ивы! — воскликнул давным-давно забывший свои деревья Чун Ян. — О, мои милые детские капризы!

Он ужасно разволновался и достал бутылку рисовой водки, чтобы угостить Цин И.

Время за оживлённой беседой промелькнуло очень быстро. Тень от бамбуковых стеблей медленно перемещалась под лунным светом, заползая в трещины на стенах. Чун Ян предложил гостю ночлег, и Цин И провёл у него два дня.

На третий день утром он объявил любезному хозяину:

— Мне пора. Но я вернусь! — вскочил на лошадь и скрылся в лесу.

Чун Ян с нетерпением ждал его возвращения. Он наконец обрёл друга, с которым мог говорить об искусстве, философии и литературе. Но Цин И всё не появлялся, и Чун Ян почти утратил надежду. Тремя месяцами позже он кипятил воду для чая, и тут у него за спиной раздался весёлый голос:

— Ужасно хочется пить! Налейте и мне чашечку. Цин И сел за стол и заговорил с Чун Яном так, словно они расстались накануне. Лицо его обветрилось, подол рубахи был забрызган грязью, как будто он ехал по берегу бурной реки.

Цин И пробыл в хижине друга три дня, уехал, снова вернулся — так же неожиданно, как и в первый раз, — и стал наведываться всё чаще. Чун Ян узнавал от него новости о внешнем мире и лучше переносил своё одиночество.

У Цин И был проницательный взгляд взрослого человека, иногда Чун Ян замечал в его глазах странную задумчивость и относил это на счёт желания друга обрести достойное общественное положение. Он стал уговаривать Цин И сдавать вместе с ним императорский экзамен, но тот ответил:

— Есть два способа жить на земле: один напоминает бегущую к морю реку, другой подобен облаку, плывущему по небу без руля и ветрил. Больше никогда не говорите со мной ни о карьере, ни об общественном признании. Такая ноша не по мне.

Помолчав, он добавил насмешливым тоном:

— Праздность — вот имя моего счастья.

Что там, в горах?

За шарфом из белых облаков…

Я могу лишь наслаждаться этим в одиночку

И не сумею ничего описать. [3] Стихотворение Тао Хун Цзиня (452–536), отшельника, занимавшегося алхимией и оккультными науками в поисках бессмертия.

Как-то вечером Чун Ян играл на цитре, сидя в тени бамбука. Цин И спросил, не навеяна ли эта печальная песня поэмой Чжань Хуа: [4] Чжань Хуа (232–300) — поэт эпохи Цин. «Милой нигде нет. Так кому я подарю этот прозрачный источник и эту зелёную реку, усеянную дикими орхидеями?»

Увидев, как покраснел его друг, юноша улыбнулся:

— В вашем возрасте вполне естественно думать о женитьбе и о милой жёнушке, которая будет поддерживать огонь в очаге.

— Я всего лишь бедный грамотей, — ответил Чун Ян. — В моём доме нет ничего, кроме голых стен, знания — моё единственное богатство. Что я могу предложить женщине? Кто согласится разделить со мной пустую хибару и скудную трапезу?