ШАНЬ СА - ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ИВЫ

Весна пришла с запозданием. В снегу голубели крокусы. Чернильно-чёрная земля дышала влагой. А потом, в один прекрасный день, ярко засияло солнце и зазеленели деревья. Назавтра Матушка уступила моим просьбам и позволила мне выйти из дома. Я гуляла по саду, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух. Воздух был тёплым и прозрачным, но пора цветения ещё не наступила, пчёлы не жужжали, журавли не кричали.

Я с грустью смотрела на плывущие в вышине облака. Неожиданно раздался жалобный крик: по небу летел журавлиный клин. Я смотрела вслед величественным легкокрылым птицам, и мне казалось, я вот-вот взлечу сама, но стена сада перекрыла мне обзор. Я ужасно разозлилась и приказала служанке посадить меня на плечи и помочь вскарабкаться на столетний кипарис. Толстая ветка дерева мостом нависала над кромкой стены. Моя прислужница подвывала от ужаса, но я приказала ей замолчать, добралась до стены, подоткнула юбку и удобно устроилась на корточках.

Я подняла глаза и впервые увидела мою страну. Несколькими сотнями футов ниже по необъятной степи бродили коровы, овцы и яки, похожие на гонимые ветром облака. Справа и слева змеились горные цепи, на вершинах лежал вечный снег. На горизонте, между небом и землёй, сверкали воды озера, над ним кружили крошечные, как чёрные точки, птицы. Туда и летели мои журавли.

Мне тоже захотелось кинуться в пустоту, взлететь в небо.

Из-за пережитого потрясения я весь остаток дня была ужасно возбуждена. Я смеялась, с аппетитом ела, много болтала. Я пригрозила бывшей со мной в саду девушке, и она поклялась хранить всё в тайне. Вечером, когда я лежала в кровати, перед моим мысленным взором проплывали потрясающие картины, и я заснула счастливым сном повелительницы Империи.

В четырнадцать лет у Чунь И случались приступы нежности к сестре-близнецу. Он пытался говорить со мной, объяснял, что у него за оружие, но ему недоставало терпения, и он убегал. Брат приносил мне охапки диких цветов, они были синее ночи и белоснежней зари. Моя сдержанность огорчала его, и он швырял букет за стену. Я начинала плакать, и он отправлялся искать для меня диковинное яйцо или красивое пёрышко.

Однажды он вернулся насквозь промокший и искал меня по всему дому, чтобы показать банку с прозрачной водой, где плавало странное растение с листьями, напоминающими птичьи перья, и прозрачная рыбка — обитательница того далёкого озера, которым я любовалась со стены!

Мы с братом помирились, не произнеся ни единого слова. Мы считали, что наш мир поделён на две части. В одной обитали мы с ним и Матушка, в другой — отец и его наложницы.

Всех трёх наложниц мы называли «Матушка». Они были существами особой породы- маленькими зверушками с острыми зубами, которые прячутся по глубоким норам. Они были воплощённым страхом, влечением, жестокостью. Они ослепляли и ужасали нас своей грубой речью и манерами — не такими утончёнными, как у нашей матери, но менее вульгарными, чем у прислужниц. Лица наложниц выражали досаду, зависть и томную негу.

Дети степей рано взрослеют. Весной, когда закатное солнце окрашивало в розовый цвет заснеженные горы, юные пастухи в накинутых на голое тело козьих шкурах медленно гнали стада домой. Девушки собирали сушившееся на ветру бельё и варили еду. Проходя мимо юрты девушки, юноши пели, страсть в их хриплых голосах заставляла краснеть небеса. Иногда раздавалась песнь девственницы, мечтающей стать женщиной. Эта мелодия выражала радость жизни в душераздирающих нотах.

В такие мгновения молча следовавший за друзьями Чунь И ощущал пожар в крови.

Первая наложница была дочерью ярмарочных артистов. Наш отец выбрал её за изумительную игру на бибе. Вторая происходила из разорившейся буржуазной семьи. Третью, самую красивую, отец нашёл у храма, где она просила милостыню, одетая в серую тунику и с обритой наголо головой. Двадцатилетняя красавица очаровала всех в доме кротким нравом и рассказами об одиноком детстве. Но мы с Чунь И боялись взгляда её узких глаз с чёрными, как головки угрей, зрачками. Когда Чунь И сравнялся с ней в росте, прежде не замечавшая брата мерзавка принялась его донимать. Он уклонялся, она соблазняла. Меня душил гнев, но я не знала, что делать, и молча страдала.

Брат избегал третью наложницу. Он стыдился происходивших с ним перемен. У него начал ломаться голос, он не говорил — «каркал», и каждый месяц отмечал свой рост на стене. Хрипота беспокоила его, лишала уверенности в себе.