Андрей Бычков - Дипендра

Домой я добрался в три. На пол пути я все же взял машину, хотя почему-то думал, что дойду непременно пешком, через все эти торосы и глыбы, как заполярный военный летчик, сбитый над ледяной тайгой. Машина остановилась сама и посигналила. Машина взяла меня на борт, не я взял на борт машину. «Случай», – сказал я себе. Молчаливый грузин, чем-то похожий на Сталина, подвез меня домой на своей «тойоте» за полцены.

Через неделю после апгрейда, который я сделал ему с таким усердием, Лимбасов (такая оказалась фамилия у психиатра) внимательно выслушал мою исповедь. И про то, что у меня не ладилось с отцом, и про Клару. Я сказал, что, быть может, отец даже отдал меня Кларе нарочно, чтобы покрепче к себе привязать, чтобы и я стал, как он, ведь он же хотел, чтобы я был художником, иначе откуда же это мое увлечение фотографией. Я не стесняясь (а чего стесняться-то?) рассказал Лимбасову и про онанизм, и наконец, сбиваясь и глубоко вздыхая, про Лизу, добавил, что она – та женщина, которая может меня спасти, чтобы я не остался бы как отец, никчемным, спивающимся, слабым. «Найти себе какую-нибудь работу по душе и успешно продвигаться в социуме – в общем-то здоровый девиз», – сказал я.

Лимбасов долго и внимательно меня слушал, потом долго и многозначительно молчал, отражаясь в поверхности лакированного стола, как какое-то диковинное насекомое (у него в кабинете стоял большой балетный какой-то стол). И наконец он сказал:

– Начните с конца, Виктор. Танцуйте, как говорится, от цели. Помните, я говорил, что цель – это и есть энергия. Вы хотите получить Лизу? Вы хотите полететь с ней в Непал? Это ведь и есть ответ – вот, мол, какой я богатый и в какой сияющий круг я вписан, не правда ли?

Я помедлил и кивнул покорно:

– Да.

– А она, – властно продолжил он. – именно такая женщина, которой, как говорится, нужен принц. Хе-хе… Это старая песня, все это, увы, старо, как мир… Проблема в том, что вы, Виктор, не принц. Вы сын своего отца и своей матери и потому обусловлены своими наследственными способностями, воспитанием и, увы, должны с этим смириться. Но, – он вдруг приблизил ко мне свое лицо и сделал фантастически обнадеживающую паузу, – вы можете стать принцем или, точнее, сыграть его роль в личной истории Лизы, если… – он внимательно и неподвижно смотрел мне в глаза, приближая и приближая свое лицо, я почувствовал, как он словно бы надувает меня через мои зрачки каким-то газом, какой-то летучей смесью, превращая в воздушный шар. – Да, вот именно! – неожиданно рассмеялся он, резко отодвигаясь. – Если возьмете ее в Непал!

Зрачки его вдруг быстро задвигались, взгляд стал перебегать, словно бы касаясь то одного моего глаза, то другого. Теперь Лимбасов словно бы обмазывал и замуровывал все мое лицо – зрачки, поры, ноздри, рот, чтобы газ не смог просочиться обратно. Он словно бы трогал, как врач, внешне, разумеется, как врач, а не как почему-то привидившийся мне в эти промежутки между его репликами каббалистический, сам исполненнный из глины, Голем, оживляемый вкладываемыми в его рот записками. Мне стало как-то даже физиологически неприятно, как будто как врач, он-таки касался меня каким-то безличным и холодным инструментом, какой-то ушной палочкой или маленькими блестящими щипчиками. А может быть, мне было неприятно, что мое лицо меня выдает и что мои губы искривляются в неприязненной гримасе?

– А чего вам для этого не хватает? – продолжал тем временем он.

– Хм, – вздохнул я, пряча себя, свое лицо, и не в силах спрятаться, но он все же говорил со мной откровенно и я должен был так же и отвечать. – Билет до Катманду, туда и обратно – шестьсот сорок баксов. И это только билет.

– Значит, всего-то навсего баксов? – с усмешкой сказал Лимбасов, словно бы приближая к моему воздушному шарику иглу…

– Да, – ответил я, ловя себя вдруг на мысли, что ведь на самом-то деле «нет», а не «да», то есть на самом деле я должен прежде всего измениться, чтобы заработать эти деньги, а потом уже предстать перед Лизой измененным, да, деньги потом, деньги уже потом, как следствие, а не причина…

– А баксов-то этих у вас, конечно же, хе-хе, и нет, – тем временем злорадно улыбался Лимбасов, поджимая иголочкой.

– Угадали, – мрачно усмехнулся я.

– А всего-то пару тысяч, – продолжал ухмыляться он. – А знаете, сколько, между прочим, стоит работа психиатра? Распутывать такие узлы, как у вас… ну, если методом психоанализа, то дорогая, знаете ли, получится штука, и долгая. По пятьдесят долларов за сеанс, три раза в неделю, не менее года, итого, подсчитайте, у вас же есть, прошу прощения, мозги, семь тысяч двести этих самых баксов. Это я точно вам сообщаю как профессионал, – он вдруг чихнул. – Прошу прощения.