Ромен Гари - Свет женщины

- В чем, собственно, дело, хотелось бы поточнее? Инстинкт охотника? Так вы не там ищете, если вообще стоит где-либо искать... Здесь вы ничего не найдете. Даже спасательного круга...

Я вошел, обнял ее. Ее ногти впились мне в затылок. Она рыдала. Не из-за меня, не из-за себя. Из-за того, чего каждый из нас лишился. Это был всего лишь момент взаимопомощи. Нам обоим нужно было забыться, переждать какое-то время, чтобы потом отправиться дальше нести свой груз небытия. Нам предстояло пересечь эту пустыню, где сброшенная одежда, каждая вещь, что падает на пол, разъединяет, удаляет, ожесточает, где взгляды избегают друг друга, боясь заметить наготу не только тела, где тишина собирает свои камни. Два заблудившихся существа, которые поддерживают друг друга в своем одиночестве, и жизнь терпеливо выжидает, когда это кончится. Отчаявшаяся нежность, которая, в сущности, только потребность в нежности. Иногда мы искали друг друга взглядом в полумраке, чтобы избавиться от неловкости. Фотография маленькой девочки - на ночном столике. Фотография маленькой девочки, которая смеется, - на камине. Портрет, нарисованный, вероятно, по памяти - линии неуверенные, неловкие. То, что было у нас общего, принадлежало другим, но объединяло нас на время этого бунта, этого краткого сражения, этого неприятия несчастья. Это было не между нами. Но между нами и несчастьем. Нежелание ложиться под колеса, так, что ли. Я чувствовал ее слезы на своих щеках. Сам я никогда не плакал, и она своими слезами доставляла мне некое облегчение. Как только она опомнилась, почувствовав то ли сожаление, то ли угрызения совести, смятение, неловкость, вину, не знаю что" она поднялась, накинула пеньюар, села в кресло и вся съежилась, подтянув колени к подбородку. Еще ни одна женщина не смотрела на меня с такой неприязнью.

- Пожалуйста, уходите...

- Все... сейчас.

Мои вещи валялись на ковре, я стал собирать их.

- Не понимаю, почему я это сделала...

- Маленькое самоубийство, - сказал я. Она попыталась улыбнуться.

- Да, наверное. Вы не должны на меня сердиться. Бывают моменты...

- Слишком много всего, в особенности того, что можно назвать ничем. Мы могли бы еще некоторое время побыть вместе.

- У меня нет никакого желания быть счастливой.

- Кто говорит о счастье, Лидия? Но вот взаимная поддержка...

- Вы прекрасно видели, что я уже... ни на что не гожусь.

- Конечно, если делать это как с седьмого этажа бросаться...

- Не будьте так строги...

- Да что вы!

Я засунул галстук в карман. Так мерзко, когда после этого начинают завязывать галстук.

- Когда это случилось?

- Полгода назад. Но все не проходит... Я иногда думаю, не продлеваю ли это сама... сознательно, чтобы превратить воспоминание в смысл жизни. Ведь не будь этого... я не знала бы, зачем я вообще еще здесь. Были свидетели той аварии. Они говорят, что муж внезапно потерял управление машиной. Но ехал он с нормальной скоростью. Мне не в чем его упрекнуть. Он посадил малышку на заднее сиденье, как делал всегда... Может быть, уже до того между нами все было кончено, и я цепляюсь за это объяснение, чтобы обвинить его...

Она уперлась лбом в колени, и я видел теперь только ее седые волосы. Потом она подняла голову. В глазах опять стояло выражение какой-то забитости.

- В таких случаях нужно уехать куда-нибудь далеко-далеко, - сказал я.

Наконец-то мне удалось выманить у нее легкую улыбку.

- В Каракас?

- Хотя бы.

- Это слишком далеко, слишком внезапно и, как вы сами сказали недавно, потом все равно нужно возвращаться...

Она сходила на кухню за бутылкой виски и стаканом.

- One for the road [6] На посошок (англ.). , - сказала она.

- Чин-чин.

Я выпил. Она смотрела на меня с дружеским участием:

- Давно?

- Что?

- Давно вы сиротствуете без женщины? Я взглянул на часы.

- Вот уже скоро век, - сказал я и вышел.

Вход для артистов находился в переулке, который заканчивался тупиком, заставленным мусорными бачками, перед заржавленной металлической шторой ателье фотогравюры. Из проекционной доносились автоматные очереди и скрежет тормозов. Откуда ни возьмись, появился, громко мяукая, рыжий кот и стал тереться о мою ногу, подняв хвост трубой. Я почесал его за ушком. Он еще немного повертелся возле меня, а потом куда-то сгинул. Я открыл дверь. Швейцар читал газету о скачках.

- Будьте любезны, мне нужен сеньор Гальба. Он меня ждет.

Тот, совершенно невозмутимо, продолжал выискивать возможных фаворитов. Я ждал, спокойно и учтиво, а он, так же спокойно, не замечал меня. Неоновый свет ложился ему на лицо фиолетовыми пятнами. Закуток у него был метра два на полтора. Рядом с газетой стояла пустая бутылка из-под вина. Какие-то вещи, изношенные и засаленные, тоже ждали своего часа. Прогорклое одиночество потерянных вещей...