Бертон Уол - Высшее общество

По совершенно случайному совпадению, в эту минуту он тоже думал о ней.

Его взгляд упал на календарь – тот лежал на рабочем столе в его маленькой конторе со стеклянными стенками, расположенной в углу мастерской по ремонту машин. Перед ним лежала металлическая заготовка из плохо закаленной стали. Она представляла собой не менее сложную и многостороннюю проблему, чем те, с которыми ему пришлось столкнуться в последние месяцы, и Пол предпочел забыть о ней хотя бы на некоторое время.

Она вернется через три-четыре дня. Эта мысль взад-вперед ходила у него в голове, как стеклышко логарифмической линейки. Его охватила огромная радость, восторг.

Восторг внезапно сменился злостью и еще кое-чем похуже злости: тревожным бессилием. Все это, вместе с лежащим перед ним поршнем, было неимоверно сложно. И он сам создавал эти сложности. Он понимал, что ему не из чего было выбирать. Да и сложности эти были не настолько велики, как он привык думать. Пока ее не было, он сделал странное открытие: без нее с сексом у него было совсем по-другому, хотя, в общем-то, не так уж плохо и даже очень приятно. Не то чтобы он чувствовал себя виноватым, из-за того что был ей неверен. Он и не хотел хранить ей верность. Просто его отношения с ней как-то сузились. Они приобрели скорее дружеский характер, чем любовный.

А это уже, думал он, самая настоящая гадость. С тех пор, как он достиг половой зрелости, у него возникла сначала детская, потом юношеская мечта о соитии «без помех и препятствий». Неразборчивость, как своего рода доблесть, была ему наградой. Но оказалось, что это не верно. Его мечта оказалась подделкой.

Он сделал еще одно открытие. Сам того не замечая, он стал чувствовать себя ответственным за нее. Конечно, только мысленно, то есть самым удобным и экономичным способом. Просто он обнаружил, что не только думает о ней, но еще и беспокоится.

Если бы это была не просто болтовня! Он показался себе смешным и с размаху ударил рукой по столу. Она упрямая и дерзкая, у нее есть целеустремленность, куча талантов и, главное, – убежденность. Она знает, чего ей надо, и что ей надо именно этого. Следовательно, ему незачем о ней заботиться. Она напрямик задала себе вопрос о целях и средствах, в то время как его собственная позиция была неустойчивой, а его желания покрыты мраком даже для него самого.

Все же в этом кратком обобщении был пропущен один маленький пункт, одна крупица: она была влюблена в него. Это была лишь какая-то дымка правды. Даже если прибавить к ней хрупкое предположение о любви с его стороны, что же получиться? На самом деле очень мало, пустяк, который того и гляди испарится.

Он сказал себе, просто и грубо перефразируя старую армейскую шутку: значит, она влюблена в тебя? А ты в нее? А что до пенициллина, то нет ничего хуже простуды.

Его пальцы теребили лежавший перед ним металлический стержень. Теперь эта проблема казалась ему приятной, ее можно было гораздо проще решить. И что самое привлекательное, как только ее решишь, она тут же исчезнет сама собой. В отличие от сплавов, коэффициентов сжатия и линейного расширения, как только речь заходит о людях, рассчитывать на что-либо не приходится, – кроме скуки, неуверенности и измены.

Вместо того, чтобы вынуть текст о металлургии, который лежал в верхнем ящике стола, он сделал нечто неожиданное для себя. Он запер дверь изнутри, задвинул шторы, чтобы его не видели снаружи, и вставил лист бумаги в пишущую машинку.

До этого он ни разу не пользовался ей.

«Дорогая», – он на минуту задумался. Письмо можно было подсунуть под дверь ее квартиры, чтобы она нашла его, когда вернется. В том случае, если он не порвет его.

«Дорогая…»

Он выдернул лист из машинки, вставил другой и начал печатать: «Послушай, недавно у нас был длинный разговор. Неважно, о чем. Ты сама знаешь. Или мы поговорим и все расставим на свои места, или мы со всем этим покончим». Он зачеркнул последнюю строчку и написал по-другому: «Или мы должны подумать над тем, как со всем этим покончить.» Он выдернул бумагу из машинки и порвал ее. Он посмотрел на часы. Еще три или четыре дня. В лучшем случае всего только три.

Он встал из-за стола и вышел из своего кабинета в мастерскую. Там было поразительно тихо, слишком тихо для мастерской, даже голоса людей на первом этаже казались мягкими и приглушенными. Пол знал, что в какой-то мере это зависело от того, какой работой они сейчас заняты. В большой степени причиной этого были согласованность и сдержанность. Но относительная тишина объяснялась еще и особым, совершенно неофициальным духом этого заведения. Механики и техники чувствовали себя здесь одновременно и рабочими и хозяевами. Этого им никто не навязывал: если бы им кто-нибудь об этом сказал, они бы рассвирепели. Напротив, это отношение выработалось у них бессознательно.