Бертон Уол - Высшее общество

Что-то в подсознании беспокоило Пола, но ощущение было неясным – на душе скребли кошки. От терпкого вина сводило челюсти.

– Не знаю, – ответил он, зевая. – Не знаю. – Ему просто нужно было поспать.

В ту ночь Сибил увидела кавалькаду автомобилей, идущих от шоссе к вилле. Огни мигали, словно фонарики или жуки-светлячки, а над ней, как раз позади стены, скрытой жимолостью, шла другая процессия – вниз от вершины. Этна извергалась в течение дня, и в освещенной ночи сверкала яркая оранжевая полоса. Казалось, это ничем не угрожает людям. Прежде Сибил никогда не видела действующего вулкана и была как-то разочарована словами Веры: «Типичная сицилийская мелодрама. А главное в ней то, что кто-нибудь будет из кожи вон лезть, чтобы покончить с собой. Это случается несколько раз в году». Что до слуг, носящихся по дому, они, похоже, вообще не замечали горы. Возможно, подумала с надеждой Сибил, потом станет хуже.

Через несколько минут во дворе появились жуки-светлячки, и она напрочь избавилась от ощущения отрешенности среди шквала приветствий, поцелуев, щелканья каблуков, скрипа кожаных чемоданов. Консуэла вдобавок обзавелась еще одной всюду писающей шелковистой собачкой.

Приехали Клоувер и Баббер Кэнфилд, доктор Грушили, Карлотта Милош в каком-то неогреческом платье с мятыми складками и Гэвин Хэннесси, выглядевший странно изможденным и трезвым, как будто при нем только что пристрелили хромую лошадь. Ходдинг поцеловал мать в щеку, погладил по голове и последовал за ней, взяв дорожные сумки. Пол устало вытянулся у ног Сибил на еще теплых камнях.

– Как дела? – спросил он.

– Хорошо. Вера удивительна. Она знает все, но мы много не разговариваем. А ты?

– Прекрасно. У него масса энергии. Невероятно. – Пол рассмеялся. – Я нашел хороший гараж. Это дело. Мы испытаем «Скорпион» завтра. Нет смысла откладывать. Другой будем держать в резерве. Господи! Теперь я спокоен. – Он лег, закинув руки за голову.

– Когда ты вот так лежишь, – сказала Сибил, – я хочу поцеловать тебя и быть с тобой. – Пол взглянул на нее, улыбнулся.

– Спасибо. Мне хорошо с тобой. Но не надо. Я так же волнуюсь, как и ты. – Он быстро сел, поджав колени, нахмурился. – В гонке это плохое начало, но не столь уж, вряд ли здесь можно так разогнаться, чтобы разбиться в лепешку.

Уголком глаза Сибил увидела, как Вера выходит из дома.

– Моя комната в конце холла, – быстро сказала она. – Окно выходит в задний сад – туда. Если я останусь одна, я буду мигать лампой или дам какой-нибудь другой знак.

Пол беззвучно рассмеялся, тряся головой. Сибил протянула руку, чтобы помочь ему встать, и на какое-то мгновение он схватил ее за предплечье так сильно, что ей стало больно. И она была благодарна ему за это. Время от времени за обедом она прикладывала руку к больному месту.

Еда была превосходна. Плоды буйной вулканической местности – баклажаны, мясо молодого барашка, артишоки, помидоры, салат, фрукты. И сами они скорее напоминали импровизированный театр, чем компанию людей, достойных, чтобы их запомнили. Вера раздобыла двух или трех местных крестьянских парней в пиджаках с отделкой из тесьмы и в течение полудня превратила их в ливрейных лакеев, молчаливых, грациозных, слегка пахнущих бриллиантином. Тарелки из тяжелой раскрашенной майолики также содействовали театральной атмосфере стола – это было слишком похоже на одно из тех представлений, где актеры действительно ели на сцене.

Но примечательнее всего было представление, данное самой Верой, одетой в изящное черное платье с ниткой аметистов, чей фиолетовый блеск отражался в ее черных глазах. Она сидела во главе стола – дива, импресарио, мэтр на сцене, драматург.

Консуэла тотчас заговорила с Сибил о фильме, в котором Мэгги Корвин отчаянно хотела (впрочем, Мэтги не удосужилась известить об этом Сибил) увидеть Сибил в одной из второстепенных ролей. И прежде, чем Сибил сумела найти подходящий ответ, Вера обнаружила, что маленькая собачка подавилась оливковой косточкой.

Гэвин Хэннесси пил большими глотками крепкое сицилийское вино, наливая его из кувшина в стакан, надменно не замечая беспокойный взгляд лакея, подававшего воду. Если ему не помешать, он напьется до чертиков. Вера знала это. Она заговорила с ним об Этне, об ее последнем пробуждении и делала это столь непосредственно, что он согласился присоединиться к ней после обеда для прогулки на вершину. Можно было также захватить с собой Ходдинга.

А Карлотте она подсунула какое-то снотворное снадобье. По крайней мере так показалось Сибил, да и Вера на следующий день подтвердила ее догадку. К окончанию обеда Карлотта разболталась о своих путешествиях и восхождениях, поглотила невероятное количество рокового сицилийского вина и две розы появились на ее мягких щечках, капельки пота проступили на лбу. Вера пробормотала нечто нечленораздельное, и лакей подхватил Карлотту прежде, чем она наступила на макароны. Хирург Грушили, испытывавший презрение к патологии, не касающейся разрезания, вырезания или трансплантации ткани, хранил высокомерное молчание.