Андрей Бычков - Гулливер и его любовь

Как он нажимает сейчас на этот чужой звонок, осознавая себя как себя. Или лишь как часть себя? Осознавая, чего он хочет больше – мщения или возвращения к Чине? И, если возвращения, то возвращаясь к ней, осознает ли он, что хочет и в то же время не хочет к ней возвращаться – нажимать на эту кнопку и приводить в действие безличные законы неизбежных последствий?

Но не то ли это чувство, не то ли же это самое чувство, что так часто вставало у него на пути со своим мучительным «а какой в этом смысл?». Возвращающее его назад от несомненности побед, и при этом не дающее ему просто остаться в решении – в равном себе самому присутствии. Где-то, почти вот здесь и все же все еще там, за дверью, его так и неизжитое еще прошлое. И он все же предпочел вернуться в него и разрешить, вместо того, чтобы отправиться на круг и разыграть?.. Он доходит сейчас до абсурда, стоя вот так, с вытянутым вперед пальцем перед этой дверью и снова сомневаясь, как будто у него не было выигрышей… Но тогда зачем же он здесь? Чтобы бросить Борису в лицо это письмо? Чтобы отомстить? Чтобы вернуть Чину? А как же Эль?.. Темный холодный подъезд, так быстро сменивший летнюю светлую убежденность, что все еще возможно повернуть назад… Всего в трех или четырех метрах от него замер сейчас в кресле тот, к кому он пришел, чтобы… Нет, перед собой не солжешь, и он знает, какого из возвращений он ждет. Нет, не ради мести он возвращается. Как идеальный вероотступник, он снова возвращается к своему Богу, зная, что Его нет и что Он есть. Он долго обманывал сам себя и был прав. Но теперь… Сможет ли он без обмана? Или это снова всего лишь сон, как некто снова берет смерть в союзники, как некто снова предлагает ей стать своей союзницей, как некто опять открывается ей, и как она соглашается из любви к нему?

Борис молча провел Евгения в свой кабинет. Он выглядел как-то подавленно и, судя по всему, не очень-то был и рад видеть Евгения. Они перекинулись парой фраз, кто как живет. Евгений коротко рассказал про свой выигрыш, про дом и про гештальт, где он исследует свое прошлое. Борис покивал головой, но похоже, что больше всего его заинтересовал гештальт, он даже спросил телефон, сказал, что ему тоже не мешало бы разобраться с собой. И тогда Евгений и передал ему это письмо. Он усмехнулся и попросил Бориса прочесть это письмо прямо сейчас, но Борис… Лицо Бориса исказилось, и каким-то странным, тихим и глухим голосом, словно бы давящим в своей глубине что-то пронзительное, он сказал:

– Мы ведь с тобой после ее смерти еще не виделись…

Последний луч, отражаясь и блестя в облаке, все еще падал в комнату. Но само солнце уже село. И теперь это был словно бы невидимый свет из той окончательной и неподвижной точки, что уже за рамой картины, и словно бы он находил сейчас вновь каждую из вещей и ее тень на своем и только на своем месте. Тень от тяжелой люстры и тень от пианино, тень от напольного фикуса, от высоких стульев с резными спинками, от низкого стола…

– Я почему-то думал, что ты знаешь, – выговорил наконец после паузы Борис.

– Нет… я ничего не знал.

Борис достал сигарету, руки его тряслись.

– Мы должны были лететь вдвоем… но я вынужден был задержаться здесь на две недели из-за контракта… И Чина все же решила лететь одна… Ты же помнишь… какая она… какая она была… Я не знаю… – Борис глубоко вобрал в себя воздух. – Я действительно не знаю… Я просто не могу понять, почему это… это именно так… Почему именно одиннадцатого сентября она решила подняться в мой офис в одной из этих проклятых башен.

Он опустил голову и стал судорожно давить в тяжелой пепельнице незажженную сигарету.

Снег, пушистый и белый, падающий вверх, на кожу ее лица, на кожу руки… Зимний бульвар… Снег на ресницах. Чина просит покатать ее на саночках. Она звонко смеется. Легкая шубка, к которой он, Евгений, все хотел пришить ей завязочки. Да так и не пришил. Чина держит его за руку. Как она держит его за руку, как-то слегка пожимая, слегка подрагивая, как будто что-то хочет сказать. Белые мохнатые деревья. Белый волшебный бульвар. Фонари в снежных шапках, с ледяной бородой. Праздничная Москва. Как открывают шампанское, смеясь и толкая друг друга под руку. Как бросают в небо бенгальские огни. Как эти огни долетают до снега, лежащего на разлапистых ветках, как ветки тяжело и медленно вздрагивают, отпуская легкий призрачный ровно садящийся шлейф.

«Да, на саночках!» – смеется Чина, подрагивая в руке Евгения пальцами…