Цырлин - По поводу майского снега

Покоя нет! Степная кобылица

Несется вскачь!

Если покоя и на самом деле нет, то я все равно не понимаю, отчего же так торжествовать по этому поводу? Какой мазохизм, однако! А вообще-то несутся только куры. Куры, а не кобылицы. Курица несется вскачь.

Пейзажи здесь одни из самых красивых в Подмосковье - неровная линия горизонта, холмы, покрытые лесом, наползающие друг на друга, как рыбья чешуя. Которые ближе - темные, а дальние - голубоватые, почти неотличимые по цвету от неба. Ничего общего со смертью, пылью, степью и прочими экзистенциальными атрибутами. Ничего общего с ощущением собственной неважности и ненужности перед лицом некоего национально-военно-исторического молоха. Перед лицом истории, состоящей не из человеческих жизней, а из военных доблестей и бесконечной череды битв и побед.

…Не знаю у кого, а лично у меня эта самая фраза "ставить общественное выше личного" вызывала сомнение даже в детском возрасте. Помню, что исполняя пионерскую ритуалистику, все время норовил держать руку (символизирующую общественные интересы) не выше, а ниже собственной головы. Если пунктуально следовать этому лозунгу, то человек, войдя в автобус, должен будет уплатить не 5 копеек, а 5 рублей, а лучше - все 50, или даже 100 - ведь общественная польза от этого лишь возрастает. Впрочем, верхний предел - это, наверное, сумма, после уплаты которой человек начинает падать в голодные обмороки в рабочее время.

Недавно я смотрел по телевизору выступление Евтушенки. Он читал, в частности, свои стихи "Я хотел бы быть собирателем грязных окурков!" ("Можно, конечно, и из этого сделать спорт, - вроде собирания грибов." Эренбург, "Лето 1925 года") И во многих других его стихах проповедуется подобное самоискоренение. Мораль, как известно, должна предписывать человеку воздержание от зла, а в этой интерпретации мораль предписывает нечто совсем иное - причинение зла самому себе.

Лет 10 назад я прочитал повесть, кажется, В. Крапивина. Мальчик, мечтая стать героем, целыми днями ходит по улицам и мучается вопросом: "А смогу ли я?" Ради воспитания у себя силы воли и способности переносить боль он является в стоматологическую больницу и требует вырвать себе здоровый зуб: "Рвите, который крепче!" (Сперва малодушно собирался рвать зуб потоньше.) Из больницы его, конечно же, с позором изгоняют: "У нас не живодерня!" и он снова шатается один по улицам. По чуждому, не понимающему его миру. Город небольшой и мальчик несколько раз проходит его из конца в конец. Потом он созвал своих друзей, вскипятил кастрюлю и публично опустил туда руку.

Не люблю

Вся красота, вся жизнь для нас,

все достоинство - в страдании.

(Вересаев, "Живая жизнь")

Я не читаю книг опасных,

я не ворую и не пью.

Но есть ущерб во мне ужасный:

страдать я очень не люблю.

Я от пропятья убегаю,

не режу пяток я ножом

и над землею я летаю,

свой груз отправив багажом.

Ты мне за это плюнешь в рожу.

Ах, прямо в рожу, прямо в рожу!

и мне захочется спросить:

Ах, отчего же, отчего же,

ну отчего же, отчего же

ты, друг мой, так не любишь жить?

май 1981 г.

По поводу майского снега (Третий фрагмент первой редакции)

…Люди у него должны поселиться на местности ниже уровня моря и, чтобы их не затопило, они будут вынуждены непрерывно починять окружающие их страну дамбы и плотины. Вот чего выдумал, хрен старый! Я Фауста имею в виду. Поэма Гете. Он под старость лет вздумал заняться выведением идеальной человеческой породы и подразумевал, что от постоянного труда и опасностей люди разом сделаются возвышенными и положительными. Да они там одичают все, разве не ясно? От страдания человек ведь только портится. Портится, что бы вы ни утверждали…

Отдельному человеку жить плохо и страшно, а всем вместе - хорошо! Что значит "хорошо" и как может быть всем хорошо, когда каждому плохо? А вот как у него сказано:

Чтоб я увидел в блеске силы дивной

Свободный край, свободный мой народ!

Сука. "Свободный", самое главное. Он еще говорит о свободе. Нет, вы мне расскажите, откуда он набрался столько наглости, чтобы еще и говорить о свободе?!

Они там у него ишачат, как кони, всю жизнь - и это, оказывается, все только ради того, чтобы он их "увидел в блеске". Взошел бы на высокую трибуну и полюбовался бы всей этой хреномотиной: стройные ряды, мелькание лопат, приветственные крики: "Heil Faust!" Ах, ах, какое величественное зрелище! И сам Фауст тоже любезно приветствует "мой народ". Делает ему ручкой "хайль". (Купил он, что ли, его, этот народ, чтобы называть его "мой"? Или, может быть, в карты выиграл?)