Пётр Бормор - Многобукаф. Книга для

Театр приезжает. До театралов доходили какие-то слухи о какой-то пьесе какого-то Гомера. В репертуаре у них такого нет, но спрос рождает предложение, а этим провинциальным остолопам можно продать любую чушь, проглотят не поморщившись. За две ночи силами коллектива составляется сырой вариант пьесы, по-быстрому обкатывается и дается одно-единственное представление. После которого театр быстро сваливает из города, пока надувательство не раскрылось.

Пьеса прошла на ура по всем провинциям. Ее цитируют повсюду. Ее ставят в столице.

Автора? Автора на сцену никак нельзя. Почему?.. Ну, понимаете, он не может прийти. Он… да, представляете, он слепой. Именно так. И вообще уже умер.

Семь городов спорят за право называться родиной Гомера. Еще в четырех находится его могила.

Откуда-то всплывает текст Иллиады. Поговаривают, что Гомер написал еще какие-то вещи, но они, увы, утеряны.

И т. д.

Красная Шапочка привычно дернула за веревочку, вошла в избушку и застыла при виде открывшейся ей картины.

Несколько секунд длилось неловкое молчание.

— Внученька, внученька, почему у тебя такие большие глаза? — наконец невинно спросила бабушка.

Красная Шапочка поспешно зажмурилась.

— И рот закрой! — проворчал волк.

Красная Шапочка захлопнула отвалившуюся челюсть.

— Бабушка… — нейтральным голосом произнесла она, — я слышала, Вы приболели. Вам уже лучше?

— Да, внученька, спасибо.

— Я Вам принесла пирожков и горшочек масла.

— Умница, поставь на стол. И подожди на крылечке, я скоро освобожусь.

Красная Шапочка вышла на крыльцо, села и уставилась на облака.

— О времена, о нравы! — вполголоса пробормотала она. — Пойти, что ли, в лес, цветочков насобирать?

В лесу раздавался топор дровосека…

— Раз-два-три, раз-два-три… Я Колобок, я Колобок, как меня слышно?

— Отлично! — облизнулась Лиса.

— Вот и хорошо. Тогда слушай. Я Колобок, по амбару метен, по сусекам скребен, я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, от Зайца ушел, от Волка ушел, от Медведя ушел…

— Погоди-погоди! — нахмурилась Лиса и ссадила Колобка со своего носа на землю. — Как это — от Медведя ушел? Врешь поди?

— Нет, не вру. Раз говорю «ушел» — значит, ушел! Хочешь узнать, как?

— Хочу.

— Ну слушай. Победить его в единоборстве мне бы явно не удалось. Убежать от него я тоже не мог; медведь на короткой дистанции обгоняет лошадь. Зато он неповоротлив, у него большая инерция. Поэтому ставка была сделана на ловкость. Пришлось, конечно, побегать зигзагами, пока Медведь не выдохся, но зато потом уйти уже не составило проблем!

— Ну хорошо, а от Волка ты как ушел?

— От Волка? Ну смотри сама.

Колобок откатился в сторону, удобно уселся (а может, встал на голову — кто его разберет!) и стал чертить прутиком на песке:

— Вот волчий лог, знаешь это место? Это ручей, тут поваленная сосна, тут колючий кустарник, а это — заросли крапивы. Вот эта шишка будет волк, а желудь пусть изображает меня. Понимаешь?

— Нет пока, — призналась Лиса.

Колобок передвинул шишку вправо, желудь влево, и произвел еще несколько манипуляций.

— Теперь понимаешь?

— То есть, ты сюда, Волк туда, а ты тогда… Ага, поняла!

— Умница! — похвалил Колобок. — Ты, может, и глухая, но не глупая.

— Ну, Заяц — это пустяки, а как ты ушел от дедушки с бабушкой?

— Заяц, как-раз, не пустяки, — строго произнес Колобок. — Да будет тебе известно, у него есть коронный удар задней лапой. Может брюхо разодрать за милую душу! Поэтому никогда не пытайся ухватить зайца за живот, только за загривок!

— Правда? Я не знала… Спасибо.

— Не за что.

— А все-таки, как ты ушел от дедушки? У него же ружье!

— Да, это было самое сложное из моих дел, — признал Колобок. — Боюсь, я не смогу тебе ничего сейчас объяснить. Не на первом занятии. Чтобы понять, как уйти от дедушки, тебе предстоит еще учиться и учиться.

— А как бы ты… как бы Вы ушли от меня?

— Да я от тебя уже ушел! — рассмеялся Колобок. — Неужели еще не поняла?

Лиса растерянно моргнула.

— О-о… Да. Поняла. Спасибо, Учитель.

И, сложив лапы на груди, она низко поклонилась Колобку.

Ночью, когда над крышами города поднимается зловещая бледная Луна, он выходит из дома совершать свое темное дело. Крадучись, незримой тенью, он пробирается по улицам, вдоль стен, за кустами, стараясь никому не попадаться на глаза. Он заглядывает в каждую подворотню, в каждый сырой угол — туда, где может безбоязненно утолить вечно мучащую его жажду. В его руке — разводной ключ. Найдя жертву, он бросается на нее и одним привычным движением отворачивает головку — а затем припадает губами к бьющей струе и жадно, взахлеб, пьет горячую, пахнущую железом воду, пока его живот не раздувается как у насосавшегося комара. Оставив наконец истекающую последними каплями трубу, он бредет домой, удовлетворенно побулькивая.