Сергей Шаргунов - Вась-Вась

Я догрыз рыбку, отшвырнул мокрый хвост, который упал в ржавые иголки и тотчас стал незаметно растворяться.

Петя веточкой что-то чертил по мху.

– Е равно эм це в квадрате. Ничего не пропадает! Формула природы. Она нас главнее. Не мы решаем – она за нас! Все на свете рифмуется! Она подстрекает, она и казнит. – Он допил банку, нажал сверху подошвой, сплющил, продавливая мох.

Сложилась железная лепешка. Петя поднял ее и с усилием запихнул в карман брюк.

Последовав его примеру, я сунул допитую бутылку в пакет к полным.

Еще недавно апрельским утром Вася заехал за мной. Меня ждал роддом.

Пакеты, сумки. Аня показалась в халате. Вот уже вышла в куртке с бело-голубым шелковым свертком. Из свертка смотрели длинно и вальяжно темные глаза, иронично, утомленно, покровительственно. Сын-вельможа. Здравствуй! Такой ты у меня, сынок!

Каков ты с первого своего взгляда, таким и будешь, пока не закроешь глаза в последний раз.

– Подержи, – попросил я и стал шарить по карманам, ища деньги для медсестры.

Вася взял запеленатое тельце, приветливо улыбаясь из топора бороды.

Младенец зашевелился в плотном конверте и завопил.

Вася жалко и неколебимо улыбался. Младенец кричал, крутя дотошными глазками. Бородач скалился неживым красивым оскалом. На губах у младенца пузырилось белесое, некрасивое, крохотные ноздри трепетали.

Он был багров от расцвета жизни!

Аня подхватила конверт, наградила поцелуем, крик прекратился. Вася растерянно хмыкнул:

– Ай эм сори.

Дитя беззвучно спало.

О, куколка моя, небывало утонченная, атласный новорожденный! Как изумительны твои ноздри, дрожащие едва-едва, когда ты погружен в сон!

Мы вернулись во двор. Ребенок спал в коляске. Петя с хрустом взломал новый коктейль, водка-арбуз, отпил и хвастливо выдохнул вместе с брызгами:

– А мы в лес бегали!

Он плюхнулся на стул.

На пятачке был разложен деревянный столик. Торчали пустые два бокала и две кружки.

– В лесу были? – Аня вздернула худосочную бровь. – Зачем?

– Жутко? – спросила Ульяна.

– Дышали… – Я разливал вино. – Почему жутко?

– Много не буду. – Ульяна легким касанием выпрямила бутылку, наклоненную к ее бокалу. – Анечка говорит: тут жутко.

Я торопливо лил себе пиво.

– Чего ты боишься, душа моя? – Пенный комок спрыгнул через край, с блеском пролетел по поверхности кружки и расплылся лужицей.

– Потом вытру! – Аня подняла бокал: – За все хорошее!

Чокнулись.

– За любовь… – слабо пропела Ульяна и пригубила.

– Ловлю на слове! – Петя еще раз дернул жестянкой и саданул по ее бокалу.

Вино взвилось и лизнуло стол.

– Хам! – ахнула Ульяна.

– Я вытру, – снова пообещала Аня.

– Чего ты боишься? – повторил я. – Или потом посекретничаем?

Аня задвигала бокалом. Она вела пивную сырость в сторону винной лужицы.

– Вы решите, что я сумасшедшая! Не смейтесь надо мной!

– Говори!

Она допила залпом:

– Здесь – бесы.

– В лесу? – быстро спросил Петя.

– В доме. Только я лягу – от страха звон в ушах. Как будто что-то совсем ужасное случится. И сковывает меня.

– Дальше, – сказал я.

– Все. Это все. – Она крутила пустой бокал. – Дальше – сон.

– Кошмарный? – спросила Ульяна сочувственно.

– Нормальный.

По саду ползли тени.

Петя потянул Ульяну за прядку белесых волос, в сумерках приобретших острое режущее сияние.

– Брысь! – Подруга ногтями впилась в его руку.

– Ночью проснусь, Ваню вытащу, целую, – приглушенно заговорила Аня, словно сама с собой. – Кладу обратно, крещу.

– Я сегодня за него испугался, – сказал я голосом скептика. – А ты на меня закричала.

– Ты его разбудил. Я всегда беру его мягко.

– Ты бы поменьше пила, кормящая!- сказал я голосом оптимиста.

– И еще. Вчера вечером легла. На улице бочки загремели. Гремят, катятся, и мужики орут – матом и непонятное что-то – и бочки катят. Это были бесы.

– Ну-ну.

– Не смейся надо мной! Так и знала: будешь смеяться. Ты пойми: самое страшное – это не черт с рогами. Это ожидание. Сегодня рано утром бабка старая калитку трясет. Впустила ее. Толстая. И взгляд! Во взгляде?- огненное озеро. Говорит: “Свет у вас есть?” – “Есть”. – “А у нас, – говорит, – нету!” Постояла, посмотрела, поковыряла калошей. Говорит: “Я здесь полвека живу”. В это время Наташа пришла, и они обменялись приветами: “Привет!” – “Привет!”. Чирикнули, как давно знакомые.

И бабка уползла. Толстая. У нее еще родинка на подбородке. Волосатая.

– Я выгоню Наташу. Она тебя с ума сведет.