Кир Шаманов - Дурные дети Перестройки

Всё в том же детском саду, где мы барыжили дудкой в начале девяностых, мы сошлись с Лёней Бадягом. Лёня был из нас, парней из немецкой школы, самый старший, совершеннолетний и дело поставил на поток, брал килошниками и сливал самым мелким оптом. Блондинистый и узловатый, он, когда залётные кидалы катили к нему предъяву, вынимал выкидную финку и спокойно тыкал обидчиков в ляхи и плечи. Потом приходил его друг и «крыша» Вадик Купец из соседнего дома, ветеран Афгана, и пиздил всех, кого было надо и не надо, иногда и по десять человек за раз. Они с Лёней в доле были, мы их называли иногда «День» и «Ночь». Лёня, блондин, в отличие от Вадика, брюнета, в общении был очень простой и не душный, а Вадик, с перекошенным глазом, на несколько метров от себя распространял напряжение и дестабилизацию.

Как-то приходит за травой парнишка лет семи-восьми, бодренький:

— Есть трава?

Трава при этом есть у человек десяти, и все сидят тут, но как-то опешили от возраста мальчишки, но не Лёня.

— Давай бабки, — сразу без запинки говорит Лёня, хоп-хоп — дело сделано.

Парень ушёл, Лёня сидит, дудит дальше. Все в ахуе.

— Ничего, Лёня, что пацану и десяти нету, а ты ему наркотики продал?! — спрашивает Нина, охуевая от Лёниной душевной простоты.

Леонид, окинув всю пёструю компанию взглядом, риторически заявляет:

— Посмотри на них! Если б я ему не продал, кто-нибудь из них бы продал. Или разведёт кто на бабки, ему пиздюлей потом дадут. Так лучше я продам, и все порадуются. — Железобетонная логика.

Потом, когда бандосня, менты и кидалы разогнали наш чудесный садик, да и по осени, Лёня с делом переехал на дом. А у меня начала плотно ехать крыша, я решил подвязать с политорчем на время и неожиданно для самого себя начал бухать. Общался я тогда с акселерированными гоблинами-скинами Витей и Сашей, основным смыслом существования коих рядом со мной была защита меня от опрокинутых мною нескольких мажористо-бандосистых товарищей, которые меня какое-то время разыскивали и пытались угнетать. Сопутствующими смыслами были увлечение хард-кором, «кислота» и тусовки в «TaMtAm»-е, которые случались со мной всё чаще, а ребята разделяли мои увлечения.

Вот именно тогда у Бадяга в парадной я впервые отказался от наркотиков, которые мне протягивали! Это большой поступок, который ни в коем случае нельзя недооценивать! Ломая шаблон, я разбил головой стекло. Раненного в голову осколком стекла, но, как оказалось, способного на подвиг, которого некоторые так и не совершили, меня на руках принесли в медпункт нашей школы. Выбивая дверь ногой и изображая бандитов, несущих раненого авторитета, мы вломились в медицинский кабинет. Уроков в школе не было, и кабинет оказался пуст, зато встретилась соседка Рита. Голова обвязана, с малолетней соседкой под ручку, мы после медпункта школы, и раз уж я не употребляю наркотики, пошли в кинотеатр. Отвязавшись от гоблинов, увлечённых винтом и марихуаной, я, потрясённый собственным подвигом наркотической аскезы, тщательно ощупывая в кинотеатре Ритино юное тело, быстро начал понимать, что жизнь без наркотиков может быть весьма интересной. Я предложил у неё дома посмотреть на видео «Trainspotting», и в момент оргазма я вспоминал её совсем-совсем маленькой, какой она бегала во дворе, её мать, отца, брата…

Теперь у меня посередине лба, на месте третьего глаза шрам. Как я узнал позже, по форме этот шрам идентичен могучему эзотерическому символу рунической и кабалистической магии и имеет свои отражения также в Буддийских мандалах.

Потом, впрочем, я развязал с завязкой и много раз возвращался к Бадягу за знатным бадяговским ширевом, которое ознаменовало собой целую эпоху, но катарсис того дня что-то переломил во мне. Я сильно увлёкся оккультизмом и сектантством и уехал по маршруту Алтай — Сибирь — Тува, а когда вернулся, застал товарищей в состоянии окончательной зомбической отрешённости, которого я, несмотря на последующие неоднократные попытки, так и не смог достичь. Бадягу надо отдать должное, он-таки соскочил с ширева после нескольких лет, но стал мрачно бухать. Не мудрствуя лукаво, он устроился работать в пункт приёма цветного металла, что до сих пор работает в закутке гаражного лабиринта, на железнодорожном переходе между улицей Омской и Приморской овощебазой. В конце лихих девяностых Лёня, вроде как пьяный, сгорел в этом ларьке заживо вместе со всей документацией, видимо, хозяева отмывали несколько штук баксов, намытых на цветмете, а может, просто пьяный уснул на электрической печке, как гласила официальная версия.