Андрей Битов - Преподаватель симметрии. Роман-эхо

Это и была опера, и короткой она не была. Что в ней развивалось, так это запахи неведомого блюда, творимого сердящимся на музыку человеком. Он помешивал и пробовал и добавлял специй, но чего-то каждый раз не хватало, пока не стало ясно, что ЧЕГО-ТО ОДНОГО. Повар щипал пучки трав, живописно свисавшие по стенам (соло струнных), но не находил необходимого. Наконец, махнув на поиски рукой, он схватился за нечто не глядя и, с проклятиями (соло ударных), бросил в котел. Стал помешивать и принюхиваться (соло духовых), наконец попробовал… и о, чудо!

«Браво! Брависсимо!!» — воскликнул повар, смакуя (все трио заработало вместе), и в это время снаружи из-под окна раздался окрик:

— Синьор Россини!Свежая зелень! Сельдерей, синьор Россини!Базилик!

— Россини! РОССИНИ! — последовали выкрики из зала. Дошло…

— Базилик!!! — возопил маэстро. — Где ты, барбара фьюриозо, был!

Сгоряча он слишком много отхлебнул из поварешки и запрыгал, ошпаренный…

— Дьяболо! Но получилось же гораздо лучше! Что же я туда добавил?! Как я смогу это повторить! Еще один рецепт навсегда утрачен… Какая тема тогда прозвучала??

Россини в отчаянии перебирал травы, не в силах вспомнить, которая… Музыка из-за кулис, соединив невнятные обрывки, прозвучавшие по ходу приготовления оперы, чудесно росла и ширилась. Россини, еще раз все распробовав и оставшись совершенно доволен, уже не сердясь на музыку, а даже дирижируя ей поварешкой, выходит на авансцену, занавес опускается, на нем выписаны его кулинарные рецепты и, читая по ним, как по нотам, Россини дирижирует своей предсмертной мессой.

О, какая то была музыка! Публика неистовствовала. Занавес поднимался и опускался.

Из кулис, как призраки, выдвинулись музыканты — все в черном. Трио: перкуссионист с медными, блестящими, как литавры, кастрюлями, духовик с непонятной деревянной трубой до полу (фагот! — наконец-то я увидел, как он называется!) и наш Виоло с прихрамывающим контрабасом.

— Браво! Брависсимо!! — и они еще раз и еще раз демонстрировали все тот же фокус: отступали на шаг и пропадали, сливаясь с черными же кулисами, дожидаясь нового взрыва аплодисментов, и тогда делали шаг вперед, отделяя черное от черного.

В это время суетились и пожарные: гасили печь, втаскивали длинный стол, накрывали его, устанавливая в центре гигантское дымящееся блюдо, только что приготовленное самим Россини. Маэстро руководил бригадой.

Публика столпилась у авансцены, продолжая хлопать и недоумевая, кончился ли спектакль или это его продолжение? Недоумевал и Россини, который настолько вошел в роль, что у него не на шутку разыгрался аппетит. Тут наш автор (Виоло) наконец овладел собственным повествованием и пригласил всех участников, включая ту публику, у которой «что-нибудь с собой было», на сцену, к столу. Публика ринулась в буфет и раскупила все, что там было (уже эти доходы покрывали все расходы на постановку). Стол был заставлен бутылками, а сцена запружена массовкой.

Герда наконец раздавала программки, оформленные, как меню, с рецептом новоиспеченного блюда.

Все выпили и закусили, попав во второе действие спектакля: дискуссию о том, с чего бы это Россини, в апогее таланта и славы, вдруг все бросил и занялся кулинарией… И Виоло поведал всем эпизод, приведший его непосредственно к замыслу.

Во время своего расцвета, когда он мог писать свою новую музыку набело когда угодно и где угодно (например, на сцене, во время репетиций даже чужой музыки), ему однажды нужно было закончить к утру увертюру… Он и тогда любил покушать и, вернувшись домой поздно, увертюру эту накропал, но когда рухнул в постель, то листы партитуры соскользнули и спланировали под кровать. Был он разбужен директором оперы, требовавшим немедленно передать увертюру. Ноты были под кроватью, нагибаться было труднее, чем написать новую увертюру, ничего не имевшую общего с той, под кроватью, которую было еще труднее вспомнить, чем поднять.

— Вот так и с рецептами блюд… — разъяснил автор. — Потому и кулинария, что случайность.

Основное — это свежесть продуктов!

Все напились и наелись — вот это был успех так успех!

Так что же такое законченное произведение? — вопрос, так упорно занимавший коллективное сознание нашего Клуба. Произведение — это то, чего не было, а — есть . (Как написанное, так не написанное…) Но есть Первое исполнение! (Музыкальный термин). Нет другого определения! Вор всегда будет вторым, а ограбленный первым. И непойманный вор как проигравший никогда не простит этого ограбленному: пустота, тоска… поймайте меня! А вот и ловить не будем. Ты проиграл, Мурито!