Александр Покровский - Кубрик - фривольные рассказы

Семнадцатую кружку старпом все же допил, но потом он встал и, раскорячившись, будто оберегая распухшие яйца, пошел в гальюн.

Он отсутствовал какое-то время, а когда вернулся, то принес две бутылки коньяка и водрузил их на стол перед победителем.

А тот выпил еще пару кружечек пива «на посошок», как он изволил выразиться, и вставать из-за стола, похоже, не собирался.

А всех жутко интересовало, когда же он сходит поссать, о чем его и спросили.

– Мы ж на что спорили? – услышали они в ответ неторопливое. – Мы спорили на то, что я буду пиво пить без похода в гальюн!

Потом он посмотрел на всех мечтательно и добавил:

– Вот я никуда и не хожу. Потому что давно уже ссу. Прямо в сапоги!

– …Обязательно на горе. Он будто нависает над обрывом, будто летит, а вниз, к морю, тропинка ведет. По ней хорошо утром, до рассвета, спускаться. Там внизу небольшой пляж. Совсем маленький. Волны и песок белый. Красиво.

– Ага.

Это мы с Серегой в каюте лежим. Я внизу, а он на верхней полке.

– Там еще ступеньки вырублены. От самого дома до пляжа. Песчаник. В нем легко вырубать. Ну, чтоб легче спускаться к воде.

– А вода теплая?

– Очень теплая. Почти до октября.

– А когда купаться начинаете?

– В мае уже в воду лезем.

Мы в каюте на подводной лодке лежим после вахты, пытаемся заснуть, и Серега про дом рассказывает. Дом стоит на берегу моря.

– А он двухэтажный?

– Конечно двухэтажный. И комнат много. Просторные. И еще куча света. Световые окна. Солнечный свет сверху. Прохладно. Ветер теплый всюду по комнатам гуляет. А на втором этаже библиотека. Много книг. Ты же знаешь, я люблю книги.

– Старинные?

– Что старинные?

– Ну книги.

– Конечно старинные. В серебряных переплетах.

– Наверное, тяжелые.

– Очень тяжелые, но их удобно читать. Вечером сядешь и читаешь, читаешь. На закате. Там красивый закат. Солнце в море садится долго. Сначала окунает в него только нижний край, а после и все в воду заходит.

– Разве оно долго садится в море?

– Очень долго.

– А я думал, быстро: раз, и погасло.

– Не… долго. И красиво – слов не подобрать. Так стоял бы и стоял. Смотрел бы. Я люблю море с берега.

– Кто ж его с берега не любит?

Это у нас с Серегой третья автономка за год. Нас вместо отпуска опять под воду засунули.

– А наверху у нас сад.

– Это перед домом?

– Ну да. Разные деревья, апельсины.

– Там растут апельсины?

– Конечно растут. И лимоны есть. А полы мраморной плиткой выложены, потому что очень жарко. Просто пекло днем. Спрятаться негде. Но ты же знаешь, я люблю жару.

– Ну да.

– А в доме каждый при деле. У каждого находится что делать. Никто без работы не сидит.

– Много вас там?

– Вся семья.

– Хороший дом.

– Да.

Честно говоря, нет у Сереги никакого дома. У него вообще нет ни дома, ни семьи. Одна только мать в Пензе. Но он любит мне рассказывать про этот дом, просто так, фантазировать.

А мне нравится. Перед сном же.

И так каждый день.

Капитан первого ранга Шутилов Зигмунд Аркадьевич, более всего известный своим выражением «Моются только те, кому лень чесаться», красивый, высокий мужчина с волевым подбородком и с огромной, шитой на заказ белой фуражкой на голове, стоял у торца здания четвертой казармы, недалеко от крыльца, и распекал начпрода, вечно мятого во фронтальной своей части капитана Заходько Валерия Дмитриевича, пьяницу и вообще дурня, а в это время все вокруг просто так ходили:

– …Надо иметь ум щитомордника и смотреть на все взглядом африканской гадюки, чтобы позволить себе такое сотворить! В кавернах сыра больше смысла, чем во всем вашем ущербном облике! Хотя бы раз удосужьтесь напрячь себе то, что у всех остальных является не задницей! Адекватность! Вот все, что от вас требуется! Адекватность и исполнительность! И никакой этой вашей дебиловатой инициативы, способной загнать нас к едрене матери в такую могучую пизду, из которой уже ничего, кроме старинных заплаток на маминой матке, невозможно извлечь! И не надо уподобляться марокканской мандавошке и сучить ножками при встрече со мной, стремясь залезь поглубже в окружающую чащобу! Нюх свой следует оттачивать, а зад свой следует беречь!..

В этот самый момент от водосточной трубы на высоте третьего этажа отделился кусок, который с нарастающем свистом немедленно понесся к земле.

Никто не успел даже охнуть. Кусок трубы ударил начальника тыла по голове, отчего шитая фуражка издала слабый вздох.