Татьяна Соломатина - Узелки

Лошади были присмотрены, потихоньку потянулись клиенты «на постой». Дело, было, пошло на лад. В финансовом плане. Дима обновил в «офисе» мебель и компьютер. После чего пригласил всех своих друзей-приятелей, и они шумно пили, пели и плясали… Неделю. Бохадур молча прибирал и за ними.

Прошёл месяц. Второй. Третий…

На исходе третьего Бохадур вежливо поинтересовался у хозяина насчет небольшой — всего-то десять тысяч в месяц — зарплаты, которую он, как и практически любой нормальный таджик, отправлял домой в общий котёл многочисленной семьи. Да, видно, не под той звездой подошёл он со своими дурацкими заботами. Сварливый и похмельный босс просто выкинул его за ворота, пригрозив всем чем можно напоследок.

На следующий день вместо Бохадура на конюшне сидели две ленивые и вечно неумытые узбечки.

Дима не вникал и уже не интересовался. Он ходил мрачный и небритый.

Потом погибла лошадь из «постойных» — он пустил её в прокат, пока хозяйка была в отъезде. Блатная халатность пьяного ездока и… никто не позвал ветеринара вовремя.

Конюшня просуществовала десять месяцев и не принесла хозяину ни фонтанов с подсветкой, ни балясин «Милан», ни, как я подозреваю, места под солнцем в следующей жизни.

Дима продал лошадей, мебель, компьютер и скрылся в неизвестном направлении. Он даже умудрился продать чужую лошадь. Дважды. Видимо, этому он научился, будучи менеджером среднего звена.

Как-то Андреев, с которым так и не рассчитались за аренду земли и построек, чистя ружьё и разговаривая с медведем, сказал:

— Кредит, говоришь, под мамину квартиру? Напомни мне на следующей недельке позвонить в банк.

***

Я встретила Бохадура пару месяцев спустя. Он работал конюхом на другой конюшне. Увидев меня, он поздоровался. Как всегда. Правая рука — к сердцу, поклон, сдержанная улыбка, ясный взгляд.

— Представляешь, — сказала мне хозяйка конюшни, — он проработал у Димы четыре месяца, а тот не заплатил ему ни копейки. Просто его выгнал. Он к нам-то пришёл только из-за Эхолота. Того самого жеребца, которому Дима прогнул спину.

***

Не хочется обманывать ни себя, ни вас — художественная проза порой так далеко отстоит от художеств жизни, что… Не знаю я на самом деле, что теперь с Бохадуром.

Когда его выкинули на дорогу, без денег и благодарности, он ушёл. Ушёл одной из тех дорог, что во множестве ветвятся по нашей маленькой планете. И встреть я его тогда или сейчас, много месяцев спустя, кто поручится, что я отдала бы ему не очень последнюю рубаху.

Ведь у всех нас так много своих проблем.

Прежде кондиционный заводский жеребец Эхолот уже мерин. Спина. .. А ведь он самый что ни на есть настоящий представитель той самой N-ской породы. Краснопаспортный, для тех, кто в теме.

И не их. И не других. И даже не Бохадура, не оставь его Господь (в чём я лично ни капли не сомневаюсь), я хочу спросить: «Порода — это что?»

Ой, что, уже последняя страница? Надо же. Так бы писала и писала, как птица. Или как рыба? Нет, кажется, рыбы молчат. Хотя, кто их знает — все молчат по-своему. Вот мыши в живой природе тоже молчат, а у Льюиса Кэрролла очень даже разговаривают, хоть и теряют периодически нить повествования. И Белые Кролики перчатки носят. Белые-белые горячие-горячие кролики. Нет, чокнутый там — Шляпник. Он спился чаем. Да и Чеширский Кот тоже не очень последователен. То гуляет без улыбки. То улыбка без него по деревьям лазает. Льюис Кэрролл не только маленьким девочкам сказки рассказывал, ещё — на досуге — математикой занимался и философией. Потому и сказки у него такие необычные. А поскольку я его горячая поклонница, как вы помните (или уже не помните?) из ГЛАВЫ ПЕРВОЙ, НАПИСАННОЙ ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ, то и мои узелки, завязанные на память для великовозрастных младенцев, вышли не очень нормальными. Потому что, согласитесь, великовозрастные младенцы — это та ещё норма.

Заканчиваю, заканчиваю. Не то меня завредакцией заругает. Скажет строго, мол, чем больше в армии дубов… Нет, это не отсюда. Скажет, что, чем толще рукопись, тем дороже её производство. А вы, поди, и так немало рубликов за книгу отвалили. В которой вам же гадостей наговорили. Ну, в смысле — правду сказали. (Как правило, это означает одно и то же.)

Спасибо, что купили и прочитали. Мне это очень важно и приятно. В горних высях, где авторам всё равно, читают их или нет, я не парю по причине крайней живости. Нет-нет, мёртвых я понять могу. Мёртвых вообще сложно не понять. А вот живых пишущих авторов, которым всё равно, — не могу. Хоть убейте — не могу понять. И даже мёртвая не пойму. Если автору всё равно, читают его или нет, то какого… он пишет? Лучше бы физкультурой занимался. Я знаете, сколько занятий физкультурой пропустила, пока писала? Гораздо больше, чем вы, пока читали. Так что мне ох как не всё равно! Так что спасибо и даже большое!