Гордон Хафтон - Подручный смерти

– Сучка драная.

Проходит еще минут пятнадцать, может, больше. Иногда он к ней подходит, но не касается. Иногда кладет руку на ее лицо, грудь, ноги. И когда она отвечает малейшим звуком или едва заметным движением, он принимает это за проявление желания. «Уже хочешь, да? Еще бы». Когда же она никак не реагирует, он обзывает ее «фригидной блядью» и допытывается: «Кто еще тебя ебет?» или «Тебе меня, что ли, мало? А другого не будет, пока есть я» – и с силой давит на ее лицо, грудь или ноги до тех пор, пока она не начинает стонать от боли. После чего он сразу же прекращает и гладит ее по волосам, повторяя с механически-неестественной интонацией: «Прости, лапуля, прости, я не хотел». Затем выбегает из комнаты, опустив плечи и понурив голову, словно провинившийся ребенок. Пока его нет, она отчаянно извивается в путах.

Он снова возвращается, неся в руках небольшое белое блюдо. На блюде лежат крекеры, масло и острый нож. Он садится на правый край кровати и начинает жадно поедать крекеры, обсыпая Эми крошками, останавливаясь лишь для того, чтобы бросить в ее адрес очередную колкость или же хлопнуть ее по руке или ноге, словно приятеля в мужской раздевалке. Время от времени он разламывает крекер прямо над ней и, втирая крошки ей в одежду, смеется и говорит, как глупо она выглядит. Но стоит ей начать корчиться, стонать или трясти головой, он останавливается и снова заводит свою извинительную мантру.

Когда крекеры заканчиваются, он берет в руки нож.

– Кроме тебя я никого не люблю, – говорит он. – Правда. Никого-никого…

И начинает водить лезвием вокруг ее груди, затем ниже, у промежности, приостанавливаясь на особо привлекательных для себя местах; затем проходится вдоль ее ног и рук, медленно, осторожно. Я не могу разглядеть, прикасается ли он к ее коже, или держит нож в миллиметре, не давая ей почувствовать себя в безопасности. Он подносит нож прямо к ее лицу, и я вижу, что лезвие кожи не касается, но останавливается в дюйме от глаз.

– Если ты меня бросишь, я тебя, на хуй, убью… Только проболтайся мне…

Он поигрывает лезвием у рта Эми, почти касаясь кончиком ножа ее ноздрей. Малейшее нажатие – и хлынет кровь. Но этого не происходит. Его движения становятся более угрожающими, подчеркивая намерение, затем он подбрасывает нож, как палку, и ловит за рукоятку.

– Ты, блядь, просто нудная корова. На тебя, блядь, ни один хуй не шевельнется. Но если ты свалишь, я сделаю так, что на тебя ни один мудак и не взглянет.

Видимо, дело близится к финалу. Он срезает веревки, она сворачивается калачиком и содрогается в беззвучных рыданиях. Спустя некоторое время она решает, что все позади, и осторожно отклеивает изоленту, вздрагивая от боли, когда вырываются волосы. Но у него еще кое-что на уме. Он снимает спортивные штаны, остается в черных плавках и, вынув дряблый кусок плоти, помахивает им перед ней. Ее начинает трясти, а он ребячливо кривляется: «Видишь? Больше не увидишь!» Она не реагирует. Тогда он пожимает плечами и начинает мочиться на кровать рядом с ее головой, брызги летят на ее волосы и шею.

Оттолкнув его, она в ярости срывается с места.

– Псих ебанутый!

– Ты ж так любишь, лапуль.

– Пошел на хуй!

– Сейчас, только покурю.

– Пошел на хуй, я сказала!

Он понимает, что ситуация вышла из-под контроля, и унижение не позволяет ему ни продолжать в том же духе, ни извиниться. И он переводит струю на ковер, затем, засунув пенис обратно, натягивает штаны и выходит из спальни. В дверях он останавливается и делает попытку вернуть себе статус хозяина положения:

– Вызови уборщицу, и чтобы все тут сверкало. Пока.

Как только он уходит, ее выворачивает всухую. Она берег простыню и, как полотенце, прикладывает к волосам, долго вытирает голову, но тщетно. Она трет снова и снова, пытаясь избавиться от следов и запаха мочи. Потом, видимо, вспомнив, что за ней наблюдают, роняет простыню и быстро подходит к камере. Глаза у нее красные, лицо исказила гримаса отвращения, но на губах блуждает загадочная улыбка.

Рука приближается к объективу, и картинка исчезает сначала в бело-розовом, потом в белом шуме.

От Агентства до площади Св. Гила, на которой проходит ярмарка, мы добрались минут за пятнадцать, повторив тот же маршрут, что и в понедельник утром. Единственное различие в том, что сейчас мы переоделись санитарами. Смерть отыскал на складе два зеленых комбинезона и заполнил черный медицинский саквояж оборудованием, не имеющим отношения к медицине. Когда мы свернули на дорогу, ведущую к моей бывшей могиле, я поделился своими чувствами по поводу того, что увидел в офисе Шефа.