Михаил Антонов - Шесть историй о любви

Михаила догнал Вадим и они пошли рядом, мирно беседуя.

– Что там бабье на стоянке не поделило?— спросил Дюков, отлучавшийся куда-то во время утреннего конфликта.

– Да эта брянская подруга чего-то кипятилась. То ли ей недоложили чего, то ли лишнего положили. Вдобавок, они, похоже, на два лагеря разбились. Непримиримых. Одни курят, другие это не переносят. И если я правильно понял, то теперь у нас есть вагон для курящих, то есть палатка, и для некурящих. Вчера они чего ссорились, курящих у нас пять, а других семь. В одной палатке пусто, в другой густо.

– О чем говорим?— послышался сзади девичий голос.

– Ну о чем, могут говорить два интеллигентных, русских мужика? О женщинах, естественно, Оленька,— ответил Бурлаков.— И это даже не я придумал. Это еще Антон Палыч заметил, который Чехов.

– Да ну, сочиняешь.

– Оленька, я всегда говорю женщинам правду. Вот возьми его повесть "Ариадна", там так и написано, что когда встречаются два русских мужика, то они сразу начинают про женщин сплетничать.

– Опять разыгрываешь?— спросила Ольга.

Мишенька только тяжело вздохнул и улыбнулся.

Ольга была очень доверчивая, добрая и впечатлительная девчонка. Они шли второй день, но ее пару раз удалось необидно разыграть. И в течение всего похода это проделали раз пятнадцать.

Ей с самым серьезным видом говорили невероятную чушь, заведомые враки, а правдивую информацию давали с таким ехидным видом, что она почти ни разу не могла определить, какие из фактов и событий действительно имели место, а какие- нет.

Вот и сейчас она не знала, шутил Бурлаков или нет.

– Мы сейчас с Вадиком обсуждали, почему женщины не такие, как мужчины. Ты вот знаешь, Оленька, что мужчины и женщины все видят абсолютно по разному?

– Это как?

– Ну вот мы смотрим с тобой на что-то одно, а видим ну совершенно разные вещи.

– Опять врешь!- сказала Ольга.

– Да как вру, когда чистая правда. Вот и Вадим подтвердит.

– Точно,— согласился староста.

– Вот пример. Я увидел красивую девушку. У меня головка закружилась. Ах какая блондинка с голубыми глазами, стройными ножками, тонкой талией. Как ей платьице идет, да прическа такая.

А что видишь ты? Ты видишь и думаешь: "Ага, белокурая стоит.

А волосы-то у тебя, подруга, крашеные, глаза глупые, ноги тощие и волосатые. Помада, правда, импортная. Скорее всего польская. А вот туфли прошлогодней моды. А платье-то, платье. Такие в прошлую субботу в универмаге на Кирова выбросили. Полгорода в них ходит, а мне такой фасон не нравится, да и расцветки гнусные. Да худая ты какая? И в какой парикмахерской, позволь спросить, и какая ученица тебя так обкорнала?"

Заметила разницу в мышлении?

– Да ну, все не так!

– Опять за рыбу деньги. Как не так. Мужчина видит всю картину в целом, полностью, он не разменивается на частности. Его волнуют проблемы планетарного масштаба или даже проблемы мироздания.

А женщина все раскладывает на детали, на составные части. Ее волнуют только частные, мелкие, бытовые проблемы.

Почему, например, все конструкторы и изобретатели мужчины.

Потому что они мыслят масштабно, в объеме. Представляя весь механизм целиком. А женщины в конструкторских бюро занимаются деталировкой, ГОСТами, квалитетами, технологическими операциями. Правильно, Вадим?

– Тонко подмечено,— подтвердил Вадик.

– Ну хочешь последний довод?— спросил Мишенька у все еще сомневающейся девушки.

– Хочу.

– Ты меня видела вчера? Что изменилось в моей одежде?

– Ну вчера у тебя белая майка была, а сейчас рубашка в клетку.

– О' кей,— согласился с ней Мишенька.— А теперь узнаем мнение мужчины. Ну, например, Васькино.

И он окликнул сослуживца:

– Вася! Вася, подойди пожалуйста.

Бергер посмотрел на Бурлакова.

– Вася, как ты считаешь, со вчерашнего дня в моем внешнем виде изменилось что-нибудь?

Вася недоуменно разглядывает Мишеньку, как будто видит впервые и медленно, как всегда заторможено, отвечает:

– А черт его знает. Очки вчера были черные, а сейчас нет. А что?

– С очками все ясно. Сегодня солнца нет. А других изменений не видишь?

– Нет,— медленно соображает Вася.

– Ну вот, Оленька, я и выиграл. С тебя причитается.

– Чего еще?

– Вадик, на что мы спорили? Деньги нам здесь не нужны. Тогда только поцелуи остаются. Десять хватит, Вадик? Пять- тебе и пять- мне?

– Хватит.

– Правда что. Буду я с вами целоваться.

– А зря, когда у тебя еще будет возможность целовать двух бородатых, умных, красивых, интеллигентных, русских мужчин,— продолжал ерничать Бурлаков.