Михаил Веллер - Веритофобия

Американцы богатые и расчетливые, немцы аккуратные и точные, японцы вежливые и жестокие, евреи умные, жадные и хитрые, русские добрые, талантливые и храбрые, итальянцы музыкальные и шумные.

Трафарет — это самое простое одношаговое сочетание предметов и качеств, крайне устойчивое по причине общепринятого и многократного подтверждения и абсолютной объясняющей силы.

Трафарет в логике подобен раковой клетке в организме. Она очень живуча по причине своей абсолютной простоты и тем самым устойчивости.

Трафарет крайне устойчив, ибо он есть истина как продукт общественного договора и многократного повторения.

Трафарет чаще всего ложен. И как ложь — отрицает правду.

Ложь как трафарет обладает огромной устойчивостью против правды. Правда — вещь сложная, если начать разбираться. А разбираться человеку необходимо только в том, что его лично касается и что он в состоянии изменить. Насчет прочего мира человеку достаточно простейшей маркировки — для самого общего мировоззрения.

Трафарет — это упрощенный заменитель истины.

Трафарет — этот обобщение проблемы на все случаи жизни.

И вот как обобщение — трафарет отрицает нюансы. То есть:

Как общий случай правды — трафарет отрицает частные случаи правды.

Трафарет — это абстракция. И как абстракция — он отрицает конкретность. Во всех случаях, когда частная мелкая конкретность не совпадает с абстракцией — трафарет ее отрицает.

А поскольку дьявол в мелочах. И любая случайность хоть в каких-то мелочах всегда индивидуальна. То вот что главное для нас в этом сочинении:

Образец трафарета в мебельном производстве — Прокрустово ложе. Оно несло смерть всем живым — не совпадали по размеру.

…Архетип в принципе расплывчат и не сводим к уровню конкретности.

Иногда человек просто не в состоянии воспринять правду, если она ему ужасна, предельно нежелательна. Его психика не в состоянии адекватно ориентироваться в новой реальности, ей там просто нет места, она не в силах перестроиться, не может адаптироваться к той действительности, с которой столкнулась.

Чаще всего — это трагическая смерть очень близкого человека. Любимого, ребенка. Это разрушает всю человеку жизнь, лишает смысла. Это слишком сильное потрясение.

И тогда он остается в своем мире. Его жизнь оказалась на распутье — пути реальный и беспредельно желаемый разошлись. В реальном мире можно работать, убирать дом, стареть, общаться с людьми. В воображаемом — мать продолжает растить сына, заботиться о нем, кормить, покупать ему вещи, разговаривать. Она держится за этот мир, он бесконечно дорог ей, в мире реальности она не вынесет горя, боль слишком сильна, мир черен, примирение невозможно. Даже самоубийство не поможет — этим ничего не поправишь. Хотя для верующих есть варианты.

Военная психиатрия знает, скольких людей война сводит с ума и перемещает в воображаемый мир.

Если ты не можешь изменить реальность, с которой не в силах примириться — благодатное воображение создает тебе другую реальность, и ты в ней живешь, более или менее счастливо.

И вы будете доказывать такому человеку, что он заблуждается, ненормален? Что на самом деле все не так? Нет. Во-первых, у вас обнаруживаются совесть и сострадание. Во-вторых, он вам не поверит и останется со своей воображаемой правдой.

Если нельзя, но очень хочется — ты или это делаешь, или сходишь с ума. И тогда делаешь это в воображении. Правда может попасть в мозг, как камень в стеклянный дом.

В СССР 1960–70-х годов среди многих правил в медицине действовало и такое: онкологическому больному не сообщали его диагноз. Так предписывала советская медицинская деонтология. Чтобы не нанести непоправимую травму психике больного, как считалось.

Момент первый: правда может сильно повредить здоровью. Так считалось. Больной впадет в депрессию, утеряет волю к жизни, и вообще зачем омрачать безнадежностью его сознание. Это негуманно. Пусть верит, что это не рак, и он излечится. Это гуманно.

Момент второй: больной, успокаиваемый врачами, впадал в сильнейшее беспокойство. Он мучительно хотел знать настоящий диагноз. Он не верил врачам — переходя от неверия к вере и обратно. Пытка надеждой расшатывала его психику. Пытка неизвестностью вела к неврозу, нервному истощению и упадку сил сама по себе. Иногда из любви к близким он делал вид, что верит успокоению врачей — а близкие притворялись, что верят, что он верит в утешительный диагноз и не знает првды. В этом мраке и ужасе он близился к мучительной смерти.