Андрей Бондаренко - Байки забытых дорог

Митёк по-быстрому сбегал домой и выдал путникам три пары стареньких снегоступов:

– Классная вещь! Осиновые! Моя бабка ещё плела – лет сорок тому назад. В те времена зимой все ходили на таких …

Вещь, действительно, оказалась классной и воистину незаменимой. Если бы не снегоступы эти осиновые, то пришлось бы им встречать Новый год в чистом поле. Или, что вероятней, в дремучем лесу. А так-то – оно и ничего: уже к шести вечера благополучно добрались до безымянной деревни, то бишь, к Месту вожделенному.

Добраться-то – добрались, но, при этом, и очень устали. Прямо-таки, как кони педальные – по выражению местных колхозников.

А в конечной точке маршрута было совсем не до отдыха: их «осенняя» изба промёрзла насквозь, баньку по самую макушку занесло снегом, в колодце не было воды – вымерзла вся, до последней капли.

Первым делом, Серый нашёл заветный обрез и тщательно завернул его в старую фланелевую портянку, найденную тут же. Вторым, они с Генкой напилили впрок дров. Потом разгребли от снега баню, затопили печь, Надюху приставили к данному объекту: снег неустанно подсыпать в чугунный котёл, дровишки подбрасывать в печку. (Очень, уж, хотелось встретить Новый год с соблюдением всех традиций – с жарко натопленной банькой, в частности.…). А сами занялись избушкой: окна утеплили полиэтиленом, захваченным с собой, дверь подправили, подмели в комнатах, печь вычистили, огонь в ней – максимально жаркий – развели.

Надежда в бане погрелась первой, после чего отправилась накрывать новогодний стол. А времени уже было – четверть двенадцатого. Но и Сергей с Банкиным успели – ради соблюдения принципов – вениками похлестать друг друга…

За стол они сели без трёх минут полночь, хлебнули иностранного вермута, поздравили друг друга с наступающим Новым годом, закусили макаронами с тушёнкой. И, вдруг, такая усталость навалилась…. Прямо за столом все и уснули…

Серый проснулся часа через два – дрова уже догорали, значимо похолодало. Он растолкал ребят и отправил их спать, а сам остался дежурить при печи в качестве истопника, раз в двадцать минут подбрасывая в топку свежие поленья. Сидел себе тихонечко, присматривал за огнём, размышлял о разном…

Вдруг, за входной дверью кто-то жалостливо и просяще заскулил-заплакал. Сергей открыл дверь: на пороге лежала собака – большая такая, только очень худая, создавалось впечатление, что скелет просвечивал сквозь кожу. И такими жалостливыми глазами смотрела на Серого, что душа выворачивалась наизнанку.

Он затащил собаку в избу, пристроил возле печи, рядом с заиндевевшей мордой примостил щербатую тарелку с тушёнкой. Минут пятнадцать-двадцать собака только мелко дрожала всем своим худым тельцем и неотрывно смотрела на Серого. Потом начала жадно есть. Съела одну предложенную порцию тушёнки, вторую, умяла четверть краюхи хлеба.

Потом, видимо, горячая печка стала припекать ей бок, и собака приподнялась. Тут-то и выяснилось, что лап у неё в наличии было всего три, а на месте четвертой располагался короткий, тёмно-коричневый обрубок, покрытый подтаявшей ледяной коркой.

С культи, видимо, давно уже загноившейся, в тепле закапали крупные капли чёрной слизи, воздух мгновенно наполнился нехорошим больничным ароматом. От мерзкой вони тут же проснулись остальные студенты-авантюристы.

Надежда занялась собакой – начала аккуратно и осторожно обрабатывать запущенную рану йодом, предусмотрительно прихваченным с собой. Генка же, оставшийся не при делах, понимая, что в этом амбре уснуть невозможно, достал обрез, разобрал, и принялся тщательно смазывать его составные части тушёночным жиром – за неимением лучшего. Сергей даже не стал спрашивать – зачем. Мол: – «Если у ротмистра Кускова были не обманувшие его предчувствия, то почему же у Генки таковых быть не может?».

За окнами заметно посветлело, близился рассвет, бедная собака, наконец, уснула. Они – втроём – вышли на крыльцо. На востоке, в светло-серых небесах, почти сливаясь с линией горизонта, затеплилась тонкая розовая нитка зари. На противоположной стороне озера, над трубами немногочисленных домов обитаемой деревни стали лениво подниматься вверх редкие дымы. Было очень холодно, минус тридцать пять, не меньше. Деревья, окружающие Место со всех сторон, были одеты в совершенно невероятные, пышные и идеально-белоснежные шубы.

– Хорошо-то как! – выдохнул Генка.

Серый, глядя куда-то вверх, неожиданно – в первую очередь, для себя – выдал: