Максим Кантор - Учебник рисования

Впрочем, дабы не впасть в излишне благостное состояние, здесь уместно привести мнение профессора Татарникова по поводу народной войны двенадцатого года и так называемого единения просвещенной части населения с мужиками. Татарников говорил примерно следующее.

— Никакого единения начальства с народом не было никогда, и никогда не будет. Победа в войне двенадцатого года есть победа крепостного права, — говорил Татарников, — то есть это торжество плохого, унизительного строя. Так уж устроена Россия, что побеждает она, находясь в самых скверных обстоятельствах, побеждает благодаря тому дурному, что старается отстоять — но отнюдь не благодаря доброму и прекрасному социальному правлению. Крымскую войну или войну японскую мы не выиграли, а вот войну, которая касается до защиты рабского нашего Отечества, в такой войне мы проиграть не можем. Фактически, можно назвать эту победу — победой сталинизма: полтораста лет спустя именно на тех же основаниях была выиграна другая великая война. Какая такая народная идея? Кто ее воплощал? Денис Давыдов, носящий мужицкую бороду и образок, — а больше никто. Народ шел, вдохновленный примером начальства, — просто потому, что приучен был не стоять в стороне, коли барин хватается за шпагу. И мужик, у которого не было оснований любить свое ярмо, говорил: гляди-ка, наш-то барин, он, оказывается, не только шабли по утрам трескает, он еще и за Отечество будет сражаться. Ну, раз так, и мы пойдем. Вот и вся народная идея — идея зависимости от порядка. И победа в Великой Отечественной войне произошла по тем же причинам. Просто сохранилась некая рудиментарная память о былой скрепляющей идее, об ответственности всех перед порядком вещей, просто соскучилось сознание по идее русского царя — хоть православного, хоть коммунистического. Это был последний победный миг русского крепостничества, великий торжественный час русской идеи. Кончилась она, сражаться стало не за что — вот и рассыпалась страна. Страну жалко, но в самой идее крепостного строя нет ничего привлекательного.

Так говорил профессор Татарников, человек спокойный и здравый. У него отлично получалось обосновать, почему распалась страна, отчего единение народа и начальства более невозможно. Не получалось у профессора только одно — объяснить, почему его собственная жизнь сложилась так, как сложилась, отчего он остался один и растерял своих интеллигентных друзей, почему (если никакой общей идеи не существовало) раскол общества прошел по интеллигенции (то есть по сословию, ответственному за идеи). Он не мог объяснить, отчего ему делается противно, когда он смотрит на взволнованные либеральные физиономии, отчего ему унизительно делать карьеру, почему, находясь в компании компрадорской интеллигенции, он испытывает стыд.

Страна и народ существуют до тех пор, пока существует искусство, связывающее ответственностью поэтов, правителей, необразованных, интеллигентов, Толстого и Кутузова. Искусство — скрепа общей судьбы. Те, кого называют представителями искусства (то есть интеллигенция), ответственны, таким образом, за соблюдение взаимных обязательств. В большой семье все обязаны вести себя пристойно, надо соблюдать мораль общежития. И если что-то идет не так, как должно — искусство за это в ответе. Если существуют лагеря — это потому, что писатели боятся открыть рот и обвинить подлую власть, если правительство ворует — это потому, что боятся журналисты остаться без зарплаты и назвать имена своих хозяев, если зарплата мала — это оттого, что поэт труслив и не пишет обличительных куплетов. Если так называемый народ пьет и хамит — это оттого, что интеллигент трусит прямо сказать, что народ, в его сегодняшнем состоянии, — свинья и скотина. Так бывает, что в семье живет великовозрастный болван и не понимает своей ответственности. Тогда требуется прикрикнуть на него — а если надо, наказать. Если мужик блюет в подъезде и бьет инородцев — это оттого, что ему врут про его загадочную душу, а не учат помогать старым и слабым, не объясняют, что он достаточно большой, чтобы отвечать за других. И напротив, все, что неправедно совершается по отношению к необразованному народу, который легко обдурить и запугать, находится на совести искусства также. Воспитывать народ — не значит обманывать его. Искусство обязано это объяснить, как объясняет адвокат то, что его подзащитный не в состоянии сказать сам. Народ может быть дик, но это не повод его унижать и обкрадывать. Остановка шахты в Донбассе прямо связана с тем, что писатель не владеет русским языком, а распродажа лесов — с тем, что художник не умеет рисовать.