Владислав Леонов - Мальчишка в сбитом самолете

— Заснул, Владька, — прервал мои мысли Володя. — Пошли домой, у нас сюрприз большой.

До дома два шага. У ворот машина грузовая стоит. Какие-то парни грузят в кузов комод. Соседи на тротуаре стоят, смотрят губы поджав. Отец в кабине сидит, нам показывает: залезайте! Мы забрались в кузов, уселись на стульях, поехали. Куда, зачем? Через переезд, на Октябрьскую, потом налево, к кирпичным четырехэтажным домам, туда, где на углу парикмахерская. Во двор заехали, к среднему подъезду. Отец вылез первым, кивнул парням, те сноровисто стали вытаскивать стулья, комод и какую-то кухонную мелочь, Витька с Валерой бросились помогать. Незнакомая улыбчивая женщина придержала дверь.

— Здравствуйте, — сказал я, и она весело ответила:

— Здравствуйте, Владислав Николаевич. С новосельем!

У меня перехватило горло. А Витька закрыл ладонью рот, чтобы ненароком не выскочило ненужное слово. Новоселье в эпоху бараков, да еще в кирпичном доме — это все равно что сто тысяч по облигации выиграть!

Лестница была высокая, тащить по ней мебель на четвертый этаж тяжело. Это тебе не второй и последний, как на Партизанке. Дотащили. Парни-грузчики ушли, а мы начали осматриваться в гулкой пустоте квартиры. Три комнаты, крохотная кухня с дровяной плитой посредине.

— Ни фига себе хоромы, — вприхромку вышагивал Витька. — Только жалко печки нету, да, Владьк?

Мама с Надюхой стояли посреди самой большой комнаты, радостные, растрепанные. На подоконнике лежали соленые огурцы в тарелке, колбаска на газетке, хлеб и что-то в бутылке. Бабушка Дуня подметала пол. Подмела, веник поставила в уголок, посмотрела на нас почему-то заплаканными глазами:

— А ванная-то без колонки, вода-то сама идёть, горячая — садись, мойси.

Отец, не всегдашний занятой и усталый товарищ Леонов, а спокойный уверенный Николай Иванович, заговорил размеренно:

— Скоро газ проведут, печки сломают. А уголь и дрова у нас в подвале имеются, надо бы принести.

Витька молча кинулся к выходу. Следом за ним мы с Валерой спустились в подвал. Подвал был длинный, полутемный, освещенный одной лампочкой, по обе стороны — двери. Возле одной стояла давешняя веселая женщина, кивала:

— Ваш сарай тот. Видите номер двадцать два? А мы под вами живем, на третьем этаже.

— А вы тут работаете уборщицей? — вежливо интересовался Витька, и женщина закивала: да-да, точно, уборщицей.

Она показала, где у нас погреб, помогла насыпать уголь в ведро, загрузила нас дровами и отправила наверх, в просторную нашу квартиру, где мама уже резала колбаску, а Володя откупоривал бутылку. В дверь позвонили, вошла веселая уборщица с чайником и вареньем:

— Небось голодные. Пока плиту растопите. Покушайте.

И ушла.

— Жена директора завода, а такая простая, — сказал, качая головой, отец, и тут Витька уже не успел заткнуть себе рот — высказался от души, за что был временно выслан на кухню топить плиту.

Кушали молча, неторопливо. А Витька с Валерой ели на балконе, восхищенно оглядывая город с небывалой высоты. Выскочили оттуда быстро.

— Давай на чердак полезем! — уже торопил меня братец.

— Да подожди, остынь, — сказала мама. — Дай людям молча порадоваться.

— Радуйтесь! — закричал Витька. — Владьку из института выгнали, он в армию идет, счастливый! А меня не возьмут, хромого! Я бы с ним пошел! В летчики!

Бабушка заплакала. Мама остолбенела. Сестренка кинулась мне на шею:

— С кем я на речку буду ходить?

— С нами, — успокаивал ее Володя и продолжал, уже сердясь: — Что вы как по упокойнику! Прекратите! Давайте поговорим.

— Да-да, естественно, — суматошно заговорил отец. — Поговорим. Конечно. Есть еще время. Призыв осенью, до той поры можно и подумать, одуматься.

Володя вздохнул:

— Мишка с Гришкой не думали.

— Тогда война, война была! — закричала мама.

А я промолчал, что забрал уже документы, что все решил и с наглой мордой проситься обратно не хочу.

В общем, до осени все не то чтоб успокоились — зажались как-то, малость закаменели. Квартиру новую осваивали. Отец про училище военное поговаривал. Дядька советовал на сержантскую школу нацелиться, потом, дескать, легче привыкать. Помаленьку все вроде как позабыли про меня, своими делами занятые, а я вроде как свободный от всего, как птичка вольная: иди куда хочешь, делай что вздумаешь. Только вот делать-то я ничего не умею, и идти мне некуда. Там — станция, тут — пустой стадион, вон — клуб. В местном музее тысячу раз был, все кости, чучела и картины, камни и кольчуги видел-перевидел. Всю округу на велике объехал, все старые интересные книжки в библиотеке за пять лет перечитал, а новых было мало, их еще нужно успеть раньше других схватить. Поневоле вечером к своему дареному Пушкину возвращаешься, душой успокаиваешься, летишь куда-то в дальние светлые дали.