Татьяна Соломатина - Психоз

Табун пересекает пастбище. На одной стороне стоит девочка. Девочка-подросток. Она уже не совсем девочка, но ещё и не девушка. Ещё в коротком платьице. Я даже знаю там… Ну, когда всё это вижу, что она ещё не девушка, потому что девушкам уже нельзя в таких коротких платьях. Я даже могу вам назвать длину… Да и вообще – в каком возрасте какой длины должна быть юбка, представляете? Откуда я это знаю. Я – бармен. Я знаю, как смешивать коктейли, откуда я знаю про положенную длину платьев для дворянок-девочек, девушек и женщин?.. Да-да, не отвлекаюсь. Девчонка сбежала из дому. Ну, из той самой усадьбы. За что-то обиделась там на кого-то. На этого… кузена, вот. Она в него влюблена, а он в неё – нет. Ему восемнадцать, и она его ненавидит. Стоит и думает: «Вот, сейчас шагну, и пусть лошади меня затопчут, и всем им будет плохо!» Глупо, да?.. Я хочу что-то сделать и не могу. Я там как собака, которая всё понимает, но ничего не может сказать. Даже крикнуть не могу. Подбежать?.. Чувствую, не успею… И при этом понимаю, что всё это вроде как сон… галлюцинация, да? Ненормальное что-то, ну, вы понимаете?.. И тут же вижу, что на другой стороне этого поля. За табуном. Там стоит мужчина. Красивый такой, франтоватый. Взрослый. Он тут землю купил у разорившихся дворян… Поверьте, я не выдумываю. Я всё это знаю-вижу там … Верите? А мне смешно, вот ей-богу! Я – бармен, у меня семья, с матерью проблемы… Нет-нет. Я к тому, что зачем мне всё это теперь – про длину платьев и про то, что мужик тот – купец. Типа – «новый русский». Тогдашний. Зачем мне знать, что аристократы его презирают? В гости не зовут. А ему – плевать. Какой-то он такой… Очень мужской мужик… Можно воды?.. Спасибо… Стою, всё вижу, всё знаю и… я, доктор, рассказываю долго. А там, когда я курю, всё сразу происходит. И страшно до ужаса, что эта девчонка сейчас шагнёт, и лошади её растопчут. Я лошадей-то раньше только… ну, там, в Парке Горького, или ещё в этом же роде. Запряжённых, посёдланных, спокойных как чурка, а тут… ну, там… понимаю, что лошадь – это махина. Мощь. Что даже одна лошадь – это сила. А тут табун. Так понимаю, будто всю жизнь на конюшне провёл… Откуда это, доктор?.. Не знаете?.. Да-да, простите. Можно я ещё закурю?.. Благодарю… И вот эта девчонка в коротком платьице уже зажмурилась и вроде как собирается с разбегу врезаться в этот несущийся табун. Но тут её тот купец с другой стороны замечает. Ну, как сказать, «замечает»… Вроде видит, но как будто не видя. Нет, ну бывает же такое, когда чувствуешь чей-то взгляд… И дальше – без паузы – он пересекает этот поток… Как тень. Как будто не здоровый мужик из плоти и крови, а как будто дух… но он из плоти и крови! Так не расскажешь… Я даже не понял, что он сделал. И лошади, лошади, доктор! Они останавливаются, успокаиваются!.. Их чуть раньше что-то напугало, и они понеслись, и тут этот франт, чистый ниндзя… А эта, зажмурившись, уже набралась духу, чтобы, значит, с разбегу… А он её хватает за кулачок и говорит: «Что же вы, мадемуазель Ларионова, хотите папеньку расстроить? А я вот не посмотрю, что вы девица знатная, да как отхожу вас по мягкому месту!» И эта пигалица ему – сущая пигалица, а глаза сверкают, прямо зажарит сейчас: «С кем имею честь?!» – как будто только что не собиралась всяких глупостей… «Простите великодушно, не представился. Дмитрий Георгиевич Югов, прошу любить и жаловать. Даже требую. Идёмте, я вас папеньке с рук на руки сдам. А завтра, в это же время, приходите сюда, к дубу, я вам в альбом напишу». Она давай вырываться, а он её кулачок разжал, крепко так за ладонь взял и в сторону усадьбы поволок. Она подёргалась-подёргалась. И пошла себе спокойно. Вприпрыжку даже. Довольная такая… А лошади по полю разбрелись. Или по лугу?.. Не знаю… Зато знаю, что этот Дмитрий Георгиевич мадемуазели Ларионовой на следующий день в альбом написал… Хотя я стихи вообще-то не очень… А это помню… Вроде как и не стихи, насколько я смыслю, а как бы… Нет, вслух я не могу. Дайте бумагу, напишу…