Сергей Сакин (Спайкер) - Умри, старушка!

— Ты их ПРАВДА так ненавидишь?

— Кого?

— Ну… кавказцев, евреев…

— Я вообще ЛЮДЕЙ ненавижу.

Грянули какие-то затяжные выходные, какие-то очередные праздники. Еще в раааннем детстве заметил я, что выходные и праздничные дни в этом городе отличаются тем, что по праздникам в вагонах метро очень много блевотины. Кстати, других различий я до сих пор не обнаружил, Много пьяных. Такие же темные, озлобленные лица, на которых написана готовность к защите и нападению, пустые глаза — как у старых, пыльных игрушек, одежда — темная, а чаще черная. В черное одеты все: молодые, свежие чиксы, женщины с детьми и отцы этих детей. Только дряхлые старики, забытые всеми окурки этой жизни, выделяются цветными пятнами — яркие косынки у бабусек, цветные рубашки и светлые плащи у стариков, они покупали эти вещи много эпох назад. В праздники выше шансы нарваться на пьяное быдло с дембель-ским синдромом. Когда я еще был православным, я ходил на Пасхальную службу в единственную в моем районе церковь, И когда начинался крестный ход, то светлое здание храма было плотно окружено кольцом тупых и пьяных. Они курили, лузгали семечки, толкались и матерились. Совсем в детстве мне хотелось плакать от этого, а когда я чуть подрос — стрелять в них из автомата. Я ненавижу праздники. Сегодня я не работаю, сегодня ОНА не работает. И я приехал к ее дому в 10 утра. Договаривались мы часом позже, в 11, а хотелось приехать в 6. Я мямлил под ее балконом, тер вурдалачьи круги бессонницы под глазами и курил одну за одной, высушивая язык и горло до пергаментного состояния.

Она (если вы не дебил, а я уверен, что вы не из этих, то должны сами об этом догадаться еще 2 строчки назад) вышла на балкон и посмотрела на меня сверху вниз. И приглашающе махнула рукой, сказав тихим голосом что-то, мною не услышанное. Б лифте я запихал в рот несколько подушечек жвачки и начал быстро-быстро их разжевывать. Она не курила и, хотя у нее хватало ума об этом не говорить, я видел, что запах табака ей неприятен. (Если бы от хоть раз заикнулась «Хватит курить!», то тогда,, не знаю что тогда. Но она была слишком умна для таких зарядов.)

Она встретила меня в каком-то длинном до пола халате, который был словно специально сшит для нее, как и все ее вещи (а может, так оно и было) — теплый, мягкий, ласковый. Я опять не знал, куда мне деть свои руки. Она провела меня на кухню и налила мне чаю. Горячий и сладкий, он приятно намочил опаленное дымом бесчисленных ночных и утренних сигарет горло. Она посмотрела на меня (до этого она сидела, опустив глаза к столешнице) и улыбнулась. И тогда я протянул руку, сжал ее тонкое запястье сильнее, чем (наверное) следовало, и потянул ее к себе. Она ровно поднялась и подошла ко мне, взяла в две узкие ладони мою голову и прижала меня к своему животу. Я обнял ее за бедра, крепко прижал к себе и замер. Берите, нет, но мне братцы, в этот момент больше ничего не хотелось. Счастье — когда тебе ничего не хочется. Я тоже поднялся, и наши лица оказались друг напротив друга (кажется, я уже говорил — мы с ней одного роста). Когда я поцеловал ее первый раз — оказывается, я уже чувствовал что-то похожее. Я опять нырнул в ее глаза, в эту бездну, растворился в ней целиком. Только теперь глубже, в миллиарды раз глубже. (До чего же она вкусная…)

Стоя в чисто прибранной кухне (так непохожей на мои вековой срач), мы целовались, наверно, часа два. Я по-прежнему крепко прижимал к себе ее бедра, под руками была упругость ее тела. Как я раньше жил без этой ЖЕНЩИНЫ?

Ее ладони так и оставались на моих висках, и через промелькнувшую одним ударом сердца вечность она сжала и отодвинула мое лицо. «.„Сережеоожка, у меня сейчас будет обморок. Подожди, дай мне отдышаться…» Она покошачьи вывернулась из моих рук и ушла в комнаты, Я догадался, что она пошла переодеваться, но никакого желания пойти и помочь не испытал. А пошел в прихожую, прихватив с собой чашку с давно остывшим чаем и пару крекеров, взял из бомбера сигареты и вышел на лестницу. Сел на ступеньку и закурил. Ни о чем не думалось. Она вышла, когда вторая сигарета продымила до середины.

— Пойдем гулять?

— Конечно, солнце мое.

— Ты не хочешь?

— Ну, ты так говоришь неуверенно. Посмотри, какой денек сегодня славный, ведь уже скоро таких не будет, солнышка теплого уже не будет, пойдем! — Она так и говорит — «денек», «солнышко», почему-то это звучало совсем не приторно.

— Да хочу я! Я все, что угодно сейчас хочу! Поцелуй меня…