Карина Шаинян - Долгий путь на Бимини

Теперь Карререс рассматривал аптекаря с холодным любопытством, прищурившись и чуть откинувшись назад, как разглядывают забавное, но неприятное насекомое. Клаус уставился на рисунок геккона-призрака; брюхо несчастной ящерицы было выпотрошено, разноцветные кишочки разложены напоказ и тщательно пронумерованы. Аптекарь сочувственно вздохнул и схватился за листок с заказом доктора. Деловито откашлялся, просматривая список. Странный набор… нейрохирургия? Больше похоже на знахарство. Половина названий незнакома… хотя о некоторых ему приходилось слышать от жены. Сушеный лист тигровой бромелии… Порошок рабочей клешни манящего краба… да что ж это такое?!

– Послушайте, – жалобно проговорил наконец Клаус, – у меня все-таки аптека, а не лавка волшебных снадобий.

– Разве? – иронически спросил доктор. – А мне казалось, что вас интересуют не только патентованные пилюли…

Клаус нахмурился. Доктор нависал над столом, и аптекарь чувствовал себя все более неуютно. Разбросанные бумаги выдавали Клауса с головой – все его стремления, страхи, мечты, все фантастические догадки, в которые он сам не мог поверить.

– Вот, например… Позвольте-ка, – доктор Карререс двумя пальцами вытянул из-под пачки квитанций старинную рукопись, покрытую порыжелыми пятнами и испещренную пометками Клауса. Покачал бумаги в воздухе, криво улыбаясь самому себе. «Надо же, на вид ему никак не больше сорока», – вдруг поразился Клаус. Он набрал воздуха, будто перед прыжком в прорубь, и, не поднимая глаз, тихо сказал:

– У вас отвратительный почерк, доктор Анхельо.

Доктор усмехнулся и небрежно бросил рукопись на стол; теперь он смотрел на аптекаря с мрачным весельем.

– Я думаю, нам надо побеседовать начистоту, господин Нуссер, – наконец проговорил он.

Клаус кивнул и сглотнул отдающую медью слюну.

«Черный-черный галеон…» Сточные решетки, не справившись с напором, отрыгивали мутные фонтаны. Вода неслась по улице бурным потоком, и корабль с черными парусами неумолимо приближался к аптеке. Уже было видно, как на палубе суетятся матросы, похожие на крохотных иссохших мартышек. Галеон величественно разворачивался, треща парусами. Длинный хищный бушприт вламывался в витрину, расплескивая осколки стекла, и доктор Карререс, заранее разочарованный, с равнодушно-брезгливой миной перегибался через фальшборт к Элли. Холод карих глаз пронизывал насквозь. Элли отшатывалась и просыпалась, судорожно вздернув голову и зябко поводя плечами. Голоса наверху все бубнили, но Элли, как ни прислушивалась, не могла различить ни слова. Иногда она улавливала интонации – растерянный напор отца, снисходительный тон Карререса. Голоса сливались, веки тяжелели, голова клонилась к прилавку, и Элли, убаюканная шелестом дождя, опять проваливалась в вязкое забытье, на дне которого ждал черный галеон. Доктор Карререс все так же глядел с палубы, и в его руке сверкал скальпель.

Хлопнула дверь. Элли вздрогнула, выпрямляясь. Украдкой взглянула на свое отражение в темной витрине: растрепавшиеся волосы, на щеке – отпечаток грубо связанной шали, и глаза наверняка заспанные. Неудивительно, что доктор смотрел на нее без удовольствия. Элли тряхнула головой, прогоняя остатки дремоты, и испуганно хихикнула: приснится же!

Настоящий доктор Карререс совсем не походил на ужасную фигуру из сна: он весело, почти дружески улыбался Элли, и, казалось, вот-вот заговорщицки подмигнет. Что-то еще было в этой улыбке – Элли вдруг поняла, что Карререс смотрит на нее с сочувствием. Она растерянно перевела взгляд на отца. Клаус сохранял серьезный и важный вид, но Элли прекрасно видела, что его распирает от восторга. Точно так же отец выглядел, когда добивался от монет «правильного» – а попросту нужного ему – ответа. Сговорились, поняла Элли. Почему-то она была уверена, что речь шла вовсе не о заказе. Ей вдруг стало страшно – будто за окном мелькнула тень черного корабля, и теперь надо выбирать: подняться на борт или быть раздавленной.

Элли бросила в террариум несколько кусочков мяса, поставила блюдце с разболтанным яйцом и, сложив руки на груди, повернулась к отцу. Клаус, горбясь и немузыкально напевая, расхаживал по кабинету. Он то сгребал в кулак усы, то звенел мелочью в кармане, то кидался к столу и принимался раскладывать бумаги ровными стопками, – но тут же бросал и вновь начинал бродить из угла в угол.

– Па, что ты затеял? – спросила наконец Элли.

Клаус перестал дудеть, его глаза забегали.