Вячеслав Пьецух - Плагиат. Повести и рассказы

В-восьмых, он открыл дорогу частной инициативе.

Но удивительное дело: во всех перечисленных восьми случаях из колобковских затей получился более или менее анекдот; вроде бы вводилось в повседневную практику одно, а на самой этой практике выходило совсем другое, как это бывает в условиях настоящего производства, когда, скажем, запускают в работу какой-нибудь глинозем, а на выходе получают запланированный алюминий, — только тут сложилась более сугубая разница: запускали в работу, скажем, алюминий, а на выходе получали саманные кирпичи.

Во-первых, глуповцам не приглянулось, что починку жизни новый председатель начал с починки здания горсовета, вместо того чтобы как-то потрафить народу, например, реставрировать вконец развалившийся городской музей, где, между прочим, по-прежнему экспонировались глиняные свистульки, деревянного дела пушечка малая на колесцах и еще стрункинский револьвер, так что глуповцы наверняка прониклись бы ироническим чувством к новому председателю, если бы не его вечная симпатичная улыбка, как бы нарисованная на устах.

Во-вторых, — это касательно гонений против некоторых кругов — некоторые круги затаили злобу, чреватую действием вопреки, а бывший городской прокурор Бадаев почему-то оскорбился, что его оставили без внимания, и в отместку даже начал по ночам рыть подкоп под здание горсовета — видимо, с той политической целью, чтобы оно опять, скособочившись, знаменательно приосело и, таким образом, скомпрометировало новый курс; однако не тут-то было — финны подвели под здание такой интересный фундамент, что одному оппозиционеру с ним было не совладать.

В-третьих, обещанной Колобковым минеральной воды в город так и не поступило, из-за чего начать с ближайшего понедельника новую жизнь горожанам не довелось — отказал в минералке Колобкову начальник потребсоюза да еще съехидничал при этом: мол, совсем вы там, ребята, осатанели, это вам все же не Пятигорск. Хочешь не хочешь, взялись глуповцы за старое, то есть по причине отсутствия в продаже привычного кальвадоса приспособились гнать настойку из яблочного мармелада, который завезли сюда для детей вместо коровьего молока; в результате с прилавков исчез мармелад, и глуповские школьники объявили по этому поводу забастовку, что не так уж и удивительно, если принять в расчет некую бунтарскую атмосферу, которую породили преобразования Колобкова; взрослые еще держали ухо востро, памятуя о треволнениях прошлых лет, но глуповской молодежи, непуганой и небитой, все было трын-трава — отказывались, шалопаи, ходить на занятия, покуда в продаже не появится мармелад, и хоть ты им кол на голове теши! Пришлось Колобкову через соответствующие организации закупать мармелад на доллары в Люксембурге, однако поступившую партию немедленно расхватали делатели настойки, и забастовка глуповских школьников продолжалась до той поры, пока к этому делу не подключили боевиков из родительских комитетов, а также частично внутренние войска. Но, с другой стороны, в городе объявился некто Сорокин, народный трибун, который объявил, можно сказать, джихад маниакально-депресивному психозу на почве пьянства и, особь статья, делателям настойки; в трезвенном своем неистовстве этот Сорокин заходил так далеко, что даже требовал прикрытия производства кефира, поскольку в нем содержится полтора градуса алкоголя, и такой экстремизм многим пришелся не по нутру. Этот рост гражданской строптивости наводит на размышления, потому что еще вчера глуповцы были тише воды, ниже травы, а сегодня в некоторых особо задорных случаях уже властно давала о себе знать разинская струна.

В-четвертых, — это в связи с критикой на прежнее руководство — Колобков нажил себе массу врагов среди сторонников, так сказать, социалистического монархизма, поклонявшихся не столько девизу «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», сколько девизу «Шаг влево, шаг вправо считаются за побег». Сначала эта компания прислала Колобкову предупредительное письмо, де «не туда ведешь вверенное тебе население, гражданин начальник, к полной анархии ты его ведешь и к сознательному упразднению социализма, потому что социализм — это когда некому с ненавистью глядеть тебе в спину, потому что эти олухи под названием народ не в состоянии существовать помимо колючей проволоки и постоянно расстегнутой кобуры». Поскольку на Колобкова это послание не подействовало, соцмонархисты вырыли останки Проломленного-Голованова и с почестями перезахоронили их где-то за Тишкинскими прудами. Однако и эта демонстративная акция была оставлена без внимания — тогда соцмонархисты перешли на нелегальное положение и начали без разбору гадить по мелочам. Но подметные письма писали они по-прежнему; Колобков, нужно отдать ему должное, не скрывал от народа наличия оппозиции, хотя и всячески умалял ее политическую опасность; например, выступая по телевидению, он нарочно зачитывал самые дурацкие письма из тех, что получал от затаившегося врага.