Евгений Клюев - Андерманир штук

– Взгляните, Дим, – невинно поманил растерявшегося у двери гостя (первый раз в директорском кабинете!) Константинваныч.

Дима тоненько захохотал – и сразу стало видно, что ему не больше двадцати.

– Я вам мамой клянусь! – давился он. – Нет, ну поразительно просто, поразительно!.. Перерисовывать?

– Да ни за что на свете! – воскликнул Антон Петрович. – А в конце сезона я ему эту афишу заказной бандеролью пошлю.

– Боюсь, ты столько за сезон-то не заработаешь: в ней весу – тонна! – озаботился Константинваныч. – Давай тогда на два-три сезона договариваться…

Между тем в цирковых кругах уже несколько месяцев ходили слухи – разнообразные. Наиболее правдоподобно звучало сообщение, будто «Фокусы, изжившие себя» и вообще-то задуманы как начало травли Маневича, которого цирковые единодушно ненавидели – главным образом за то, что Маневич отождествлял себя с цирком-в-целом, а уж заодно и за то, что мировую славу даже самых ярких звезд он прилежно вписывал в историю только и исключительно советского цирка. Однако у Маневича было более чем неплохо с друзьями – и потому поговаривали о том, что первое выступление Антонио Феери легко может оказаться последним. Впрочем, тому, семидесятилетнему любимцу мира, это было, слава Богу, неважно.

До начала сезона оставалось всего ничего, когда Константинваныч специально приехал в гости на Усиевича и, умирая от хохота, рассказал деду с внуком о «совершенно бесподобном звонке сверху».

В пересказе Константинваныча разговор был просто невыносимо дурацким.

– Здравствуйте. Константин Иванович, как я понимаю?

– Добрый день…

– Петров.

– Здравствуйте… коли не шутите.

– Мне доложили о новой афише на здании цирка – с зайчиком, припоминаете такую, Константин Иванович?

– С зайчиком… что-то не припоминаю. А должен припоминать?

– Ну, как же… она у Вас там уже третий месяц висит, Константин Иванович!

– Да у нас там много чего висит…

– Что же Вы, Константин Иванович, каждый день мимо ходите, а афиши с зайчиком не видели? Где он фокусника из шляпы вынимает…

– Ах, вооот Вы о чем!.. Так это не зайчик никакой, это кролик с поганой мордой, но афиша не ему посвящена, а Антонио Феери – как раз тому, которого из шляпы вынимают!

– Ну, зайчик или кролик – разница небольшая, Константин Иванович. Только афишу эту, к сожалению, придется снять.

– Вот как… а могу я узнать, почему?

– Она оскорбляет человеческое достоинство.

– Достоинство… иллюзиониста? Так он не возражает: ему афиша, наоборот, очень нравится. И нам всем нравится.

– Да нет, Константин Иванович, не иллюзиониста. Вы не замечали, какое у кролика лицо?

– Морда, Вы имеете в виду? Поганая!.. Так Вы, что же, о человеческом достоинстве кролика беспокоитесь – извините, конечно?

– Да нет, не кролика… Я о человеческом достоинстве третьего лица беспокоюсь.

– А третьего лица-то там и нету никакого! Там только одно лицо и одна морда, причем поганая.

– Вот я и спрашиваю: Вы не замечаете, как эта поганая морда похожа на одно лицо?

– На лицо Антонио Феери?

– Да нет же! На третье лицо…

– Вы все-таки должны мне – увы, увы, увы! – сказать, о каком третьем лице у нас идет речь, – а то я не понимаю, простите.

– Да неважно это, о каком третьем лице! Поганая морда Вашего кролика слишком похожа на лицо одного человека – и Вы знаете, о каком человеке идет речь!

– Убей Бог, не знаю! У меня и знакомых-то с такими погаными мордами нет. А у Вас… есть? Нет, я к тому, что… лично Вам эта поганая морда кроличья кого напоминает?

– Лично мне она никого не напоминает! Я ее и не видел даже. Мне об этом доложили… другие доложили.

– А тем, другим, она кого напоминает?

– Об этом мне другие не докладывали!

– И мне пока не докладывали…

Константинваныч любил такие страшноватенькие игры советского времени, когда шаг вправо, шаг влево – расстрел! И знал ведь, с чем играет… имя Маневича не абы что! Но поиграть – обожал. Правда, ему тоже давным-давно было пора на пенсию…

– Ну, и что же, – откашлявшись от смеха, спросил Антон Петрович, – сам Маневич так ни разу и не прозвучал в контексте? Ни с твоей стороны, ни с его?

– Конечно, нет! – отозвался Константинваныч. – Петров ведь должен был поверить, что мне поганая морда кролика ничье лицо не напоминает, – в противном случае он сам вынуждал себя признаться, что ему поганая морда кролика напоминает лицо Маневича! Тут просто немыслимой тонкости игра велась! Ах, Дима, Дима… и угораздило же его с Маневичем-то – причем ведь клянется-божится, что Маневича в глаза не видел! Бывает же такое